— Итак, я наконец-то увижу того шотландца, за которого ты вышла замуж, — протянула Бэнон. — Где он?
Она обвела глазами комнату.
— Тот, кто выше всех ростом, — подсказала Элизабет.
— Раны Господни, Бесси! — воскликнула Бэнон. — Он великолепен! Как тебе удалось его заполучить?
— Я его соблазнила. И не называй меня Бесси!
— Быть не может! — воскликнула Бэнон, без особого, впрочем, возмущения. — Вот уж никогда бы не подумала, что ты способна на такое!
Она хихикнула.
— А вот оказывается — способна, — ухмыльнулась Элизабет. — И доказательство моего непристойного поведения сейчас лежит на руках дядюшки Тома.
При виде ребенка глаза Бэнон широко раскрылись.
— Настоящий великан! — ахнула она. — Когда ты его родила?
— Наутро после летнего равноденствия, — пояснила Элизабет.
— Кровь Христова! Чудо, что он тебя не убил! Никто из моих детей не был так велик в столь юном возрасте!
— Мне помог Бэн. Он вытащил головку и плечи ребенка.
Бэнон в изумлении уставилась на сестру:
— Ты шутишь!
— Ничуть.
Бэнон покачала головой:
— Я никогда не думала, что ты найдешь человека, который подходил бы и тебе, и Фрайарсгейту, но ты его нашла. — Она обняла сестру и прижала к себе. — Я счастлива за тебя! И мне так хочется, чтобы Филиппа тоже увидела твоего шотландца! Она приедет?
— Нет. Я ей написала, но она ответила, что слишком занята, прислуживая королеве. Екатерину отослали в Мур-Парк, в Хартфордшире, а оттуда — в Бишопс-Хэтфилд. Филиппа пишет, что король не желает ее больше видеть. У нее отобрали дочь.
— Бедная Екатерина! — посочувствовала Бэнон.
— Глупая Екатерина, — отрезала Элизабет. — Анна сказала, что станет королевой, и, похоже, так оно и будет. Правда, я восхищаюсь преданностью Филиппы: она отказалась покинуть Екатерину.
Бэнон кивнула:
— Она считает, что ее замужество состоялось только благодаря покровительству королевы. Я рада, что не бываю при дворе. Мне вполне достаточно быть женой провинциального дворянина.
— По-моему, Филиппа обязана своей удачей исключительно нашему дядюшке Тому. Как и все мы.
Бэнон снова кивнула.
Томас Оуэн Колин был крещен в той же церкви, где крестили его мать. У него была два крестных отца: человек, в честь которого он был назван, и его дядя, Гилберт Хей, прибывший из Шотландии. Малыш заорал, когда его головку полили святой водой, и это сочли прекрасным знаком: очевидно, дьявол испугался и вышел из ребенка.
Его родители и родственники радостно заулыбались.
— Крепкий парнишка, — заметил Гилберт, глядя належавшего в его руках младенца. — Па будет доволен, когда я ему расскажу.
— Жаль, что он не приехал с тобой, — вздохнул Бэн.
— О, ты ведь знаешь па. Он редко покидает свои земли. Правда, недавно ездил в Гленкерк. Старый граф заболел. Родные боятся, что он не переживет еще одну зиму. Но кто знает? Он крепкий старик.
В честь крестин был устроен пир. Перед домом расставили длинные столы. Приглашенным подавали жареную оленину, баранину и говядину, форель и семгу, сваренные в вине. На господский стол поставили артишоки, на остальные — горошек и вареный салат. На тарелках лежали также хлеб, сливочное масло и несколько сортов сыра. На десерт повар изготовил желе и сахарные сладости в виде ягнят. Был даже огромный торт, пропитанный марсалой, которого хватило на всех. Обитатели Фрайарсгейта восхищались новым наследником и пили за него. После захода солнца, когда мальчика уложили в колыбель и оставили под присмотром Сэди, начались танцы и песни.
Наконец все разошлись по домам. Слуги убрали со столов, а семья собралась в зале. Александр Хепберн вместе с братом Джеймсом исчез в темноте.
Элизабет улыбнулась. Пошли гоняться за смазливыми девчонками!
Ее единокровные братья Томас и Эдмунд играли в прятки с племянницами, Кэтрин и Томазиной. Все четверо были почти ровесниками и казались братьями и сестрами.
— Великолепный день! — радостно воскликнул лорд Кембридж. — У тебя превосходный стол, дорогая девочка, а мой тезка — крепкий парень. Я чудесно провел время, и Уилл тоже. Мы снова приедем к вам, возможно, следующей весной.
— Ты и Уилл всегда желанные гости. И я хочу, чтобы маленький Томас знал тебя так же хорошо, как в свое время я и мои сестры.
Слуги принесли вина и сахарных вафель. Семейство обменивалось последними новостями. Логан Хепберн взял руку жены. Розамунда улыбнулась ему. Оба знали, что теперь будут приезжать во Фрайарсгейт гораздо реже, чем раньше. Отныне Фрайарсгейт в прекрасных руках. И есть кому его унаследовать. Первый ребенок мужского пола за несколько поколений!
Логан был рад, потому что сейчас любил Розамунду сильнее, чем когда впервые увидел ее ребенком, сильнее, чем когда вожделел ее, а она влюбилась в другого. Сильнее, чем когда-либо. Он хотел, чтобы жена принадлежала ему одному.
Становилось поздно. Бэнон и Роберт Невилл позвали дочерей и поднялись наверх. Лорд Кембридж и Уилл тоже ушли. Розамунда и Логан пожелали Элизабет и Бэну спокойной ночи. Логан устроил близнецов на сеновале, в одном из сараев. В соседнем раздавались смех и голоса, и он понял, что это старшие сыновья уговорили двух девиц.
Логан довольно ухмыльнулся. Остается надеяться, что особого урона девицы не понесут.
Наконец Элизабет и Бэн остались одни и вместе заложили засовом входную дверь. Вместе обошли дом, гася огни и свечи. Остановились у подножия лестницы, обнялись и медленно поцеловались. Большая рука погладила ее щеку. Он улыбнулся, глядя ей в глаза. Вместе они поднялись по лестнице в общую спальню.
Нэнси уже ушла, и поэтому они раздели друг друга. Впервые с того осеннего дня, когда Бэн покинул ее, они ласкали друг друга, и каждый немного стеснялся.
Она помогла ему снять штаны и безрукавку, расшнуровала рубашку и припала губами к теплой груди. Бэн затрепетал и, глубоко вздохнув, повернул ее спиной к себе и стал распутывать завязки шелкового голубого платья, которое очень ей шло. Он стянул платье до талии, развязал шнурки нижних юбок и поднял ее из горы тканей. Теперь на ней осталась только сорочка, и он с жадностью втянул ноздрями ее аромат.
— Я так долго жаждал этого момента, — признался он.
— А я- еще дольше. Садись.
Она стянула с него сапоги, скатала чулки и отложила в сторону.
— У тебя такие большие ступни, — улыбнулась она.
— Теперь садись ты, — велел он и снял с нее туфли, чулки и подвязки, лаская обнаженную ногу.
Элизабет блаженно вздохнула, встала, увлекая его за собой, и развязала полотняные подштанники, которые сегодня были на нем. Обычно он не носил ничего подобного.
Когда он остался обнаженным, она коварно усмехнулась:
— Теперь, сэр, вы полностью в моей власти.
— Но прежде, мадам, мы должны оказаться на равных, — ответил он, снимая с нее сорочку, — потому что я тоже хочу делать с тобой все, что пожелаю, моя любимая, моя жена.
Они обнялись, отчаянно сжимая руки.
— Знаешь, как сильно я тебя хочу?
— Да, — кивнула она, весело блестя глазами. — Твое желание вполне очевидно, любимый.
Наклонив голову, он завладел ее губами в долгом, медленном поцелуе, сплетая свой язык с ее языком. Наконец, отстранившись, он стал осыпать поцелуями ее опущенные веки, щеки, лоб и губы, испивая нектар ее пробуждающейся страсти.
— Я люблю тебя! Люблю! — шептал он, поднимая голову.
Из-под густых ресниц показались слезы, но глаза оставались закрытыми.
— Я никогда не была так счастлива, Бэн. Клянись, что больше ты никогда не покинешь меня! Клянись!
— Открой глаза — и увидишь правдивость моего обета, — потребовал он и, когда их глаза встретились, объявил: — Только смерть разлучит нас, Элизабет, а с ней не поспоришь. Но я буду всегда любить тебя. Даже лежа в могиле! Мы и в смерти с тобой не расстанемся.
Он подхватил ее на руки и положил на пахнущие лавандой простыни.
Элизабет протянула руки и привлекла мужа к себе.
— Я люблю тебя, Бэн, сын Колина, — прошептала она с улыбкой.