Вот за какие такие дела ему воздается темной стороной?
Вчера ночью он увидел, как Арияр поднялся со своего места и пошел в пещеру с озером. Все уже давно спали. Он толком ни о чем и не подумал тогда. Мало ли что? Может брату не спится, и он решил искупаться или поговорить с Миори, ночующей с женщинами. Или поглазеть на спящих рабынь, которых всегда оставляли на ночь около воды – оставляли не ради их удобства, а потому что из пещеры с озером не было выхода наружу. Кэя тогда даже ухмыльнулся и перевернулся на другой бок. Но кое-что не давало и ему уснуть, нечеткие образы, мелькающие на задворках сознания и всё никак не проявляющиеся. Как противное жужжание насекомого над ухом. Хочется отмахнуться, но отмахиваться не от кого. Он знал, кого прячет сам от себя, но хотел верить, что это не она.
Кэя устал сопротивляться и сел. Равномерное дыхание, тихое посвистывание, шепот, переговаривающихся дозорных – всё спокойно. Но этот покой тревожил, и он встал. Осмотрелся и пошел за Арияром.
Он был готов увидеть что угодно: как брат плещется в озере, тревожа сон рабынь, как болтает с Миори, или возможно кому-то нужна его помощь, чтобы сменить повязку или принять одну из его едких на вкус настоек, от которых Дэмияна вечно мутило только от одного их вида. Но он увидел совершенно иное.
Арияр сидел на корточках около озера, а рядом с ним была та самая рабыня, что стала основной проблемой кэя. Они молчали. Смотрели друг на друга и будто сражались. Ладонь Арияра была скрыта под подолом платья рабыни, задранного чуть выше колен, а второй рукой он удерживал обе ее руки у нее за спиной.
Дэмиян не ожидал подобного, а от брата и подавно. Но возможно, он бы ушел, не вмешавшись, если бы… если бы Арияр выбрал кого угодно, кроме нее. Поэтому он, не задумываясь, пересёк пещеру, мельком скользнул взглядом по рабыне и, схватив Арияра за воротник рубашки, дернул его вверх, заставив не только подскочить, но и отпустить женщину.
– Щенок! – не сдержался он и потянул брата за собой. Но лекарь, впрочем, и не сопротивлялся.
Два дня в подземном раю! Нас неплохо кормили, я бы даже сказала – откармливали, будто на убой; переодели в более подходящие (на взгляд местных мужланов) тряпки (серое, как шерсть у мыши, платье в пол, без рукавов и с разрезами по бокам, достигающими середины бедра), оставили нам лишь обувь за неимением другой. Я когда увидела ворох одежды, брошенной к нашим ногам одним из дагалов, обрадовалась, но разобравшись в том, что именно придется на себя напялить и в чем идти дальше, радость, как ветром сдуло. Представьте себе пеший поход в платье. Могли бы лучше штанов припасти. Почему-то для Миори нашелся комплект со штанами, она спокойно разгуливает в мужской одежде, и никто не заставляет ее переодеваться. Но нет! Видать, не положено несвободным женщинам в штанах разгуливать. Однако другого выбора не осталось – пришлось переодеваться в то, что дают. Остатки нашей одежды сожгли. Наверное, боялись, что она нам каким-то образом поможем сбежать, али чуму какую подхватят. Вот точно, что полудурки! И меня никто не разубедит.
Но если постараться не думать о об этих самых «полудурках», то жизнь казалась не совсем уж и поганой, особенно после пережитого. А озеро с чистейшей и не ледяной водой приносило удовольствие вдвойне. Но оставлять нас здесь никто не планировал, и отпускать тоже, о чем нам и сообщили накануне вечером.
«Однако мы предполагаем, а жизнь располагает» – так вроде говорят?
К утру разбушевался ураган. Да такой, что выход из нашей пещеры прилично замело пылью пересохшей почвы и сухой растительностью. Ветер не стихал, и к полудню (если не сбилась с подсчета времени) я начала побаиваться, а не занесет ли нас тут с концами и не погребёт ли под землей? И соседство с мужиками меня уже не так уж и сильно волновало, даже их прибавление в количестве – ночью принесло еще пятерых, если я, конечно, со счета не сбилась.
Но один из вновь прибывших всё же заставлял нервничать, и как подсказывало мне мое женское чутье, а оно не ошиблось, надо было держать ушки на мокушке. Если б только знала, что окажусь права, да еще как, то держала бы всю себя на макушке, а не одни уши.
Его интерес к нам был слишком откровенен. Нет, на нас все смотрели, кто-то даже открыто пялился и едва ли не слюни на пол пускал, кто-то пытался неуклюже заигрывать, видать, надеялись на халявную ласку. Но этот… этот будто что-то замышлял в своей стрёмненькой черепушке. И знаете, такой противненький, худющий, сутулый, и разговаривает, словно змея шипит. На вид, так ему лет двадцать по привычным для меня меркам.