Сашика жене ничего не говорил. Но ходил хмурый, как никогда.
А потом (уже месяц прошел, как Пушчи-гад поселился в Темноводном) с верховий приплыл вестник от Дархана-Кузнеца. Грамотку доставил на бересте. Пушчи гордо принял ее, показывая всем, кто тут человек Дархана. Изучил знаки тайные и сказал:
— Кузнец велит нам идти на реку Ушуру и ясачить тамошних нехристей. Пишет приказной, что он-де сам хотел, индо ты, Дурной, сам его уговорил на Албазин городок восходить.
Он теперь его только Дурным и называл. А сорокинские батары слушали это и скалились радостно.
— Я с радостью готов исполнить наказ Онуфрейки Степанова, — поднялся во весь свой рост Пушчи. — Мнится, и вспомощнички найдутся…
— Нет! — Сашика вскочил чересчур быстро, а крикнул излишне испуганно. Чакилган его прекрасно понимала: Пушчи со своей ватагой так людей на Ушуре объясачит! Все кровью умоются.
— Нет, — уже спокойнее добавил он. — Я в тех местах бывал. Сам пойду.
На ту ночь ее муж просто пропал. Не было его в остроге, и никто не знал, где он. Перепуганная Чакилган на ночь завалила дверь колодами. А, когда ранним утром отворила ее осторожно, увидела, что поперек порога лежит Аратан. Сопит шумно, а потом приоткрыл глаза и подмигнул ей с улыбкой.
После и Сашика объявился. Ничего не говорил, только стал собирать вещи для долгого похода.
— Я с тобой! — Чакилган встала прямо перед ним, испуганная, но решительная. И ножкой топнула.
— Конечно, со мной, родная, — улыбнулся вдруг Сашика.
Глава 14
Выступили после полудня. Муж взял самый большой дощаник, у которого даже часть палубы имелась на корме, и крупную лодку, которую вели на привязи. В поход пошли почти все друзья Сашики, также он забрал многих местных: Аратана, Индигу, Соломдигу и других. «От греха подальше» — кивнул Старик. Даже двух никанцев взяли с собой, как раз тех, что в кузнице особо заняты не были. Удивительно, но и нескольких сорокинцев атаман тоже позвал… игнорируя гневные взгляды жены.
Вышли из Бурхан-речки… и пошли вверх по красавице Зее.
— Куда мы? — удивилась Чакилган.
— Надо зайти в Северный, — улыбнулся Сашика. — И еще в пару мест.
Северный городок (на острожек он не тянул, так как не имел стен) стоял далеко от реки, страшной своими разливами, но у берега Зеи были отстроены крепкие мостки и несколько балаганов на сваях. До Якуньки добрались быстро. Ткач не ждал гостей, но расстарался, накрыл стол… И тут Сашика всё испортил.
— Мне ткань нужна, Яков.
— Что? Ты ли мне говорил, что мое то будет, что я содею?! — вскочил Якунька. — А теперь в тягло меня тащишь?
— Не, тягло, Ткач. Всё по слову нашему будет, — Сашика смотрел хмуро, разговор ему не нравился, но он был тверд. — Мне за един раз надо. Более требовать не стану — будет только честный обмен.
— Ныне — раз, опосля — два! — Якунька сел за стол и зло оттолкнул от себя чашу. — Знамо! Видали уж… Нету ткани! Моль поела!
— Ничего тебе не «знамо», Яков! — прикрикнул обиженный Сашика. — Я тебя грабить не собираюсь! Но и ты не тово! Ишь, обиженка! А как тебе всем миром помогали обустроиться? Как овец из общего дувана дали? И людишек! И после сколько всего, пока ты обустроился? Было ль?
— Было, — буркнул Якунька.
— Ну, и что, считаться ты со мной решил? Давай, сочтемся! — муж Чакилган распахнул кожаную плоскую… «коробочку» и вынул из нее лист пергамента. — Вот. Всё, что мы тебе дали. За глаза твои красивые. Считай!
— Не разумею я энти значки твои…
— А зря! Учи цифру, с ней у тебя дела лучше пойдут.
И лоча за столом смолкли.
— Яков, я ж не обобрать тебя хочу. Не ради себя. Для общего дела нужно было мастерскую обустроить — и мы всем миром обустроили. А теперь для общего дела нужна ткань.
— Какого еще общего дела?
— Я еду на Ушуру местных ясачить. Хочу с любовью это сделать, с дарами. Дать им ткань, чтобы поняли тамошние, что с нами им будет и спокойно, и выгодно.
Якунька фыркнул, глядя на сторону, показывая, что ему до этого «общего дела».
— Сколь потребно? — спросил глухо.
— Думаю, кусок на три аршина вполне пойдет. Ну и таких отрезов… ну, два десятка.
…Ткань загрузили еще до темноты. Оставаться на ночь у Якуньки Сашика не захотел, так что в сумерках пошли на Молдыкидич. Тем более, до него рукой подать.
— От шишиги! Вовсе не стерегутся! — выругался Тимофей, когда дощаник в полной темноте подошел вплотную к стенам крепости, а их даже не окликнули.