Соловецкий камень на площади Дзержинского
Мне уже приходилось отмечать большое влияние эмоционально и нравственно окрашенных событий на формирование депутатского корпуса российского парламента. Значительную роль в этом отношении сыграли такие важные моменты, как демонстрация депутатам известного фильма С. Говорухина «Так жить нельзя», посещение могилы Андрея Дмитриевича Сахарова, встреча с художником И. Глазуновым. Впрочем, нравственное влияние подобных событий народные депутаты испытывают на себе не селективно, не избранно, а вместе с другими людьми в процессе очищения и облагораживания массового сознания. Такое состояние испытали все присутствовавшие на открытии памятника жертвам репрессий.
Сторонний наблюдатель из любой демократической страны с традиционно установившейся парламентской культурой, с детства познавший библейские истины и гражданские свободы, в этом событии увидел бы только один слой, единственный срез происходящего. Для нас же это и болевая память о миллионах безвинно замученных, и торжественная церковная процессия, и живая, рвущая душу молитва. Это еще и десятки тысяч людей, которые заполнили улицы в скорбном движении на митинг. Среди них — Олег Волков, писатель, отсидевший 28 лет за колючей проволокой, белоголовый, чудом сохранившийся старик. И Сергей Ковалев — депутат Верховного Совета, отсидевший 7 + 3 лет; и Михаил Молоствов — в нынешней жизни — скромный почтальон. И жена одного из благороднейших людей нашего столетия Александра Марченко, замученного на смерть совсем недавно, в 1986 г., уже в начале перестройки. Символика происходящего понятна западному человеку: это соловецкий камень, привезенный оттуда, где умирали первые жертвы чудовищного режима.
И вот здесь, на, этих словах — «первые жертвы» — начинается что-то наше, исподнее, интимно отечественное, ибо слова эти невидимым рубиконом разделили присутствующих, в том числе и организаторов митинга. По мысли официальных кругов, которые активно участвовали в этом мероприятии, речь шла об увековечивании памяти жертв сталинских репрессий. Однако и география, и время изобличают: соловецкие лагеря родились задолго до сталинской диктатуры. И палачи этих лагерей, которые затем также станут жертвами системы, не ведая пока ни о своей черной судьбе, ни о том, что будущие поколения чекистов пойдут вместе с их жертвами к соловецкому камню, творили жестокий произвол над «классовыми врагами» Советской власти. Вспомним, Солженицын описывает чудовищный лагерь смерти для детей (классово-чуждые дети), который возник именно на Соловках в первые годы Советской власти. Лагерь для классово-чуждых детей был самым жутким местом в кровавой веренице соловецких концлагерей, которые лишь изредка напоминали о себе окружающему миру, когда иностранные корабли встречали вдруг в открытом море бревна лесоповала с надписью «SOS».
И, возвращаясь к событиям на площади Дзержинского, следует сказать, что кровавые камни Соловецких островов уже самим фактом своего существования изменили официальную повестку дня. Стало ясно, что речь идет не только о сталинских репрессиях, но обо всех без исключения жертвах коммунистического террора.
Зверские расправы над узниками Соловков опровергали Григорий Зиновьев, тогдашний руководитель Советского правительства, писатель-буревестник Максим Горький, авторитетный журналист Михаил Кольцов. Последний обобщил свое опровержение в специальном фельетоне с добродушным названием «Слон» (Соловецкий лагерь особого назначения).
Григорий Зиновьев со временем получит пулю в затылок, журналист Михаил Кольцов будет зверски замучен в сталинских застенках, а его родной брат — художник Борис Ефимов именно в это время поместит в «Правде» знаменитую верноподданническую карикатуру — «Ежовые рукавицы», на которой суровый сталинский нарком Николай Иванович Ежов рукавицей, усыпанной иголками (ежа!), смертельно схватил за горло врага народа.
Верховный руководитель концентрационных лагерей Генрих Ягода, как и сместивший его Николай Иванович Ежов, и многие другие работники органов ЧК, ГПУ и НКВД также будут уничтожены. В процессе смены караулов немало их полегло: палачи уверенно убивали друг друга. Поэтому сотрудники Комитета государственной безопасности с полным основанием участвуют в траурной процессии, возлагая на алтарь общественной скорби двадцать тысяч своих сотрудников, которые погибли в стенах собственных учреждений.