Оглядываясь на тот путь, который уже прошел наш парламент, следует признать, что суверенитет России и другие связанные с этим фактом постановления можно сравнить лишь со свободой слова, печати, совести, уличных шествий и демонстраций, торжественно провозглашенной сталинской Конституцией. На самом деле любая попытка реализации этих фундаментальных свобод в то время пресекалась настолько решительно, что никому и в голову не приходила сама возможность их практического воплощения. Так и жили по Оруэллу, сочетая преданность сталинским формулировкам с решительным внутренним отрицанием их практической реализации. Не оттуда ли, не от этих ли патологических истоков питается сегодня парадоксальный дуализм некоторых ораторов, одни из которых, провозглашая суверенитет, умалчивают о его сути, а другие даже фигуре умолчания придают поистине оруэлловскую логику толкования: суверенитет, конечно, нужен, но столь тонко и сложно аранжированный, что в конечном итоге это уже и не суверенитет, а лишь мелодия о суверенитете.
Человеку же, живущему на российской земле, нужно подумать, каким образом обеспечить не только звучание слова «суверенитет», но и его реальное воплощение. Как сделать финансы действительно российскими финансами, и чтобы российские недра служили России, и чтобы правоохранительные органы исполняли законы российского парламента, а не Бог весть какой фата-морганы. И чтобы мощный голос России был слышен, а не заглушен, и чтобы российские народные депутаты в Москве чувствовали бы себя столь же уверенно и гордо, как и французские парламентарии в Париже, как сенаторы Соединенных Штатов в Нью-Йорке.
Однако это лишь благие намерения. А пока кроме экономического, политического и юридического бесправия России существует еще одно. На российской земле находятся воинские части, и организации, которые не только не попадают под юрисдикцию России, но и вообще не имеют к ней никакого отношения. Не будучи подотчетной российскому правительству, армия может сказать свое решающее слово, да еще, как показал недавний опыт, по приказу, автор которого остался неизвестен. Анонимно управляемые вооруженные силы на территории суверенного государства — еще одна бессмыслица в духе Оруэлла. В этом же ряду — директивные документы, санкционирующие прямое вмешательство органов КГБ СССР в любую хозяйственную и коммерческую деятельность и даже личную жизнь граждан. Все это говорит о том, что России нужна национальная армия, ибо на основе одних лишь улыбок и телеграмм государственная жизнь страны не может состояться. Это подтверждает весь предыдущий опыт человечества, в том числе и наш собственный опыт.
В состав вооруженных сил различных империй всегда входили национальные вооруженные силы. Противопоставляя им рабоче-крестьянскую армию, идеологически основанную на классовом признаке, известный советский поэт Асеев писал в 20-е годы: «На свете есть другие знамена и полки, туземных легионов тяжелые белки». И тогда возникает вопрос: а для какой цели они формировались? Неужели для ослабления, расслоения и раздробления единых вооруженных сил Великобритании, Франции, Португалии, Голландии и других метрополий? Великие империи традиционно формировали в составе единой армии национальные военные части. И, разумеется, не во вред империи. Естественно возникает следующий вопрос: почему они это делали, а мы сегодня так остро сомневаемся в целесообразности подобного шага?
Дело в том, что независимо от государственного строя и общественного уклада классические империи носили характер национальный. Военно-политические ведомства и генералитет, конечно же, отдавали себе отчет в том, что национальная идея метрополии вряд ли послужит достаточным идейным фундаментом для формирования военных частей, укомплектованных представителями колоний или даже доминионов. Поэтому в интересах целостной империи, для повышения боеспособности объединенных вооруженных сил, были использованы такие мощные идеологические факторы, как национальное самосознание, религия, исторические традиции, свойственные тому или иному народу. И все это, умело использованное, приводило, как показал исторический опыт, не к раздроблению, а напротив — к консолидации объединенных вооруженных сил.