Молодая же и безбашенная Светка и вовсе бесила Бурова. Собственно, Светка была подругой их дочери, оставленной как наследство уехавшей в Австралию к мужу Лизой. У Светки не было семьи. Никогда. Она жила в детском доме, слыла оторвой и с Лизой познакомилась в критической для себя ситуации: ее уже была готова забрать полиция за учиненную драку. Лиза, проходившая мимо, быстро сориентировалась в обстановке, схватила исцарапанную в кровь Светку за руку, протащила за собой полквартала до своего дома и, быстро набрав код на подъезде, втолкнула ее внутрь. Они на цыпочках поднялись на второй этаж под дробный стук в подъездную дверь ошалевших от такой наглости ментов и потом долго хохотали около двери в квартиру Лизы. Аля, услышав этот смех, открыла им дверь, пропустила Лизу, держащую папку для сольфеджио за оторванную почти ручку, и Светку. Быстро окинув взглядом дочь – та была в порядке, Аля кинулась к окровавленной пришелице. Стянув с нее порванную куртку, Аля усадила ее на пуфик и потянулась к застежкам на сапогах. Светка в испуге дернулась: что это выдумала эта красавица себе – боты с ее ног снимать! Да Светке так никто и никогда! Все сама! Сколько себя помнит! Притихшая Лиза молча наблюдала эту сцену: она вдруг испугалась, что мать Светку выгонит.
Они кормили Светку копченой колбасой и бужениной. Светка, отмывшись в ванной, осоловев от вкусной еды и сладкого чая, клевала носом, почти не пытаясь совладать со своей сонливостью. Лиза вопросительно посмотрела на мать, та кивнула, и Лиза потянула гостью в свою комнату.
Первое, на что наткнулась взглядом Светка в Лизиной спальне, был портрет Бурова в форме подполковника полиции. Вмиг проснувшись, Светка в несколько прыжков доскакала до коридора, заметалась в поисках своей куртки и сапог и замерла: на вешалке висел только пуховик Лизы и кожаное женское пальто.
Она успокоилась только тогда, когда поверила, что отец Лизы в командировке. Но заночевать наотрез отказалась: вранье про о-очень строгую маму прошло на ура, ей выдали чистую уже одежду и отпустили.
То, что мамы у нее нет, открылось не скоро, но в отношения Лизы и Светки не внесло ничего нового. Жалость к Светке никто не проявлял – а этого она боялась больше всего! Аля ругала и хвалила и Светку, и свою дочь одинаково. Подарками Светку не баловали и с удовольствием и искренне принимали в дни рождений Светкины неумелые поделки с уроков домоводства: сшитые ею прихваточки и вязанные крючком салфетки.
А Аля смотрела на девочек и удивлялась на саму себя: Светка нравилась ей больше, чем собственная дочь. Лизу она любила истовой любовью матери: несмотря на простенькое (в Бурова!) личико, сутулую от долгого сидения за пианино фигурку и походку немного уточкой. Укоряла себя запоздало, что не отвела ее на танцы, чтобы хоть спинку держала да ножки красиво ставила. Светкой же Аля откровенно восхищалась. Откуда в этой детдомовской девочке столько женской грации, ненавязчивого кокетства и нежности, Аля не понимала. К пятнадцати годам Светка расцвела, рядом с угловатой Лизой выглядела много старше и серьезнее. Однажды Аля поймала заинтересованный взгляд Бурова, брошенный им на Светку, и… стала за нее бояться. Ей казалось, что к Светке обязательно кто-то пристанет, напугает девочку мужским желанием, обидит и искалечит тем самым ей жизнь.
Свой разговор со Светкой «на эту тему» она вспоминает до сих пор. Со стыдом. Потому что сразу, после первых же Светкиных слов, стало ясно, откуда столько женской прелести в маленькой… женщине. Светка без смущения рассказала Але обо всем, вгоняя ту в краску своей прямолинейностью. А на робкое Алино «А Лиза?», необидно рассмеялась: «Что вы, тетя Аля, Лизка же еще совсем ребенок!».
И все же «ребенок» сумел преподнести сюрприз и родителям, и Светке. Познакомившись на концерте в филармонии с известным пианистом Куртом Ренке, она влюбилась по уши, вышла за него замуж и уехала в Австралию. Это произошло так быстро, что ни Светка, ни Аля, ни даже Буров не восприняли это всерьез и все ждали, когда же ситуация прояснится и Лиза вернется. Все прояснилось через девять месяцев: новорожденный Даня Ренке «прислал» по Интернету свою первую фотографию в памперсах и приглашение навестить их с мамой и папой на далеком континенте. Светка опомнилась быстрее всех. Все свои деньги, заработанные первым показом, она вбухала в билет и улетела к подруге. Вернувшись, восторженная и изумленная (правда, Лизка – мама!), она уже серьезно поздравила Алю и Бурова с внуком. Буров только скривился, а Аля тут же, не спрашивая Бурова, полетит ли он с ней, ринулась в аэропорт: предусмотрительная Лиза, зная характер отца (может и денег не дать!), передала со Светкой билет для Али. Вернулась Алевтина бабушкой Алей. Говорить, кроме как о маленьком Даньке, она ни о чем не могла, поэтому Буров, мрачнея с каждым днем все больше, в конце концов не выдержал. «Что, свет клином?» – бросил он презрительно, глядя, как Аля любовно поглаживает голубой костюмчик из мягкой махры, купленный в детском магазине. «Что?» – переспросила она рассеянно, попытавшись сфокусировать зрение на злой физиономии мужа: перед ее глазами стояла картинка с милой рожицей Даньки, восторженно смотрящей на яркую погремушку.