Фикс свернул на Альварадо. Было 2 августа 1964 года, и, хотя время шло к девяти, еще не совсем стемнело. Лос-Анджелес пах лимоном, асфальтом и растворенными в воздухе выхлопами миллиона машин. На тротуарах возились и носились мальчишки, казалось, что все они, сколько ни есть, вовлечены в какую-то одну игру, но уже выползали на улицу и ночные твари — мелкие бандиты, проститутки, наркоманы, терзаемые своей неутолимой нуждой, участники единого рынка. Каждому здесь было что купить, или продать, или спереть. Ночь была еще очень юна, но, мало-помалу разогреваясь, вступала в свои права.
— А скажи-ка ты мне вот что, — проговорил Фикс. — Ты придумывал эту байку последние три часа, пока мы колесили по улицам, или вычитал ее в юмористическом журнальчике и приберегал для подходящего случая?
— Это не байка, — ответил Ломер, снимая солнечные очки, потому что солнца как такового больше не наблюдалось. — Все ровно так и было.
— Ага, и ты был тот самый коп.
— Нет, не я. Двоюродный брат одного знакомого.
— Ну твою же мать…
— А ты бы лучше заткнулся и дослушал до конца. Ну, стало быть, коп приносит свои соболезнования, передает даме поводок и делает ноги. Собачка волей-неволей должна войти в дом. И она все смотрит через плечо вслед копу, который уже забирается в машину. Тут хозяйка закрывает дверь и берется за собачку всерьез: «Он в самом деле был голый? Он сидел в машине голым?» — Ломер изображал не убитую горем вдову, а разъяренную супругу. — А собачка все поглядывает на дверь и явно мечтает провалиться сквозь землю. — Ломер на секунду высунулся из окна машины, всматриваясь в мальчика с баскетбольным мячом под мышкой (наверное, идет домой с площадки) и в парня, не то пьяного, не то обкуренного, что торчал на углу, запрокинув голову и разинув рот в ожидании дождя.
А когда снова повернулся к Фиксу, это был уже не он, а бигль — и этот удрученный донельзя, просто убитый раскаяньем бигль кивнул в ответ.
— А женщина? — взвился голос Ломера, снова превратившегося в даму. — Она тоже была голая?
И, опять став биглем, он, не смея поднять глаза на Фикса, кивнул.
— Ну и чем же они занимались?
Вопрос почти добил Ломера-бигля — столь мучительны были воспоминания, — но он из последних сил двумя пальцами левой руки сделал колечко и сунул в него указательный палец правой. Фикс щелкнул рычажком поворотника и приткнул патрульный автомобиль к тротуару. Он больше не мог смотреть на дорогу.
— Сексом???
Ломер скорбно кивнул.
— В машине?
Пес полузакрыл глаза и очень медленно наклонил голову.
— Где именно?
Ломер чуть приподнял подбородок, показывая на заднее сиденье. Свет не видывал бигля печальней.
— А ты что делал в это время?
Фикс захохотал, не дожидаясь развязки, а Ломерпес положил руки на воображаемый руль и стал беспокойно — беспокойно, но с неподдельным интересом — поглядывать в зеркало, стараясь увидеть, как на заднем сиденье его хозяин дрючит постороннюю женщину.
— Откуда ты все это берешь? — спросил Фикс, уже во второй раз чуть не ударившись лбом о руль. Ответа он так и не дождался, но до сих пор помнил, как буквально задыхался тогда от смеха. И то, как постепенно из хохота, из рокота пролетавших мимо автомобилей, из грохота латиноамериканской музыки, доносившейся непонятно откуда, возникла цепочка цифр, выделилась из плотного потока прочих, выплюнутых радио, — их с Ломером позывные. Оба расслышали их даже по заглушенной рации, и обрадовались, хоть признаваться в этом вслух и не стали. Слишком уж тихим выдался этот вечер — подозрительно тихим. Плохо верилось, что в Лос-Анджелесе ничего не происходит, — происходит наверняка, просто они пока не в курсе. Вспыхнула «люстра», монотонно завыла сирена. Ломер давал указания, Фикс гнал машину посередине внезапно опустевшей широкой улицы. Пешеходы застывали на тротуарах, провожая глазами черно-белый автомобиль. У обоих патрульных сердце забилось быстрее — как всегда в такие минуты. Их вызвали по поводу «нарушения общественного порядка», и это могло значить все что угодно — кому-то надоело слушать, как орут друг на друга соседи, или муж решил отстегать жену ремнем, или мальчишки забрались на крышу и стреляют по крысам, что живут на пальмах, из пневматического ружья. Это не вооруженный грабеж, не убийство, чаще всего — какая-нибудь ерунда, и все шишки валятся на того, кто вызвал полицию. Чаще всего — но не всегда.