Следовательно, и значение борьбы с агентурой иностранных спецслужб понимали, и действия Блюмкина одобряли.
Но факт остается фактом — контрразведку ВЧК ликвидировали. Конкретное решение коллегии ВЧК, по утверждению Лациса, запротоколировано «в первых числах июля или последних числах июня». Более точной даты мы не знаем. Как уже отмечалось, протоколы заседаний коллегии и президиума ВЧК за лето и начало осени 1918 года не сохранилось. Странно, но не сохранились также упомянутые проекты Блюмкина и вообще какие-либо бумаги секретного отделения, громко именовавшегося его руководителем «отделом по борьбе с международным шпионажем».
Лишь дело родственника германского посла, завербованного Блюмкиным для работы в пользу ВЧК, осталось в портфеле террориста на месте преступления, а затем перекочевало на полку в лубянском архиве.
В материалах дела о восстании левых эсеров удалось отыскать документы, из которых явствует, что председатель ВЧК связал Блюмкина с Орловым, и они совместно провели ряд операций по немецкой линии. Ясно, что «питерский контрразведчик» не столько взаимодействовал с Блюмкиным, сколько занимался компрометацией последнего как своего конкурента, еще надеясь занять его место в ВЧК.
Примером тому является дело Богданова и Мальма, левых эсеров, направленных Центральным комитетом их партии на работу в ВЧК для укрепления блюмкинского отделения. В конце второй декады июня они принесли соответствующие рекомендации, и Блюмкин зачислил их в отделение, но перевел на негласное положение, выдал паспорта на другие фамилии. Затем посвятил в свой план. Суть его сводилась к следующему: следует ехать в Петроград, прибыть там к председателю Центральной следственной комиссии Орлинскому, с его помощью проникнуть в монархические круги в северной столице, а затем войти в контакт с германским консульством и предложить свои услуги в качестве агентов.
И вот «бывшие офицеры» Черкасов (Богданов) и Татищев (Мальм) появились в Петрограде. Был день похорон Володарского, и поэтому их никто не встретил. Тогда они решили пойти в здание ЧК на Гороховой. Дождались Урицкого, и тот дал им адрес уголовно-следственной комиссии.
В ходе беседы Орлинский (Орлов) заявил, что окажет чекистам полное содействие, но предложил свою схему выполнения задания. Он организует публикацию в газете о том, что два бывших офицера, члена опасной монархической организации, были задержаны властями, однако, воспользовавшись невнимательностью конвоя, бежали. Затем они явятся в «рассадник шпионажа» — германскую миссию по делам военнопленных, станут агентами немцев и с их помощью установят контакты с реальными подпольщиками-монархистами.
На этом и порешили. 25 июня соответствующее сообщение появилось в одном из периодических изданий, а через четыре дня в «Новом вечернем часе», на первой полосе, скрывшийся под псевдонимом автор разоблачил планы посланцев с Лубянки, причем назвал реальные фамилии всех действующих лиц, за исключением, конечно, Орлова. Последний, эмитируя бурную деятельность, занялся расследованием случившегося. В итоге он сообщил неудачливым конспираторам, что автор статьи — Виктор Финк, бывший секретарь Бурцева, а все сведения стали ему известны не от кого другого, как от болтливого Блюмкина.
Все это сотрудники уже ликвидированного к тому времени отделения по борьбе с германским шпионажем изложили под протокол на допросах в Особой следственной комиссии по расследованию мятежа левых эсеров.
Эсеровское выступление Орлов, конечно же, не мог предвидеть. Но, даже не произойди этих событий, Блюмкин все равно был бы дискредитирован в глазах руководителей ВЧК. Он явно мешал дальнейшим планам Орлова. Пройдя мучительное испытание при встрече с Дзержинским в Петрограде, наладив затем по заданию ВЧК работу против немцев, почти договорившись с «железным» Феликсом о переходе во Всероссийскую ЧК, он не желал из-за какого-то мальчишки-эсера отказаться от своих замыслов.
А почву для проникновения в ВЧК удалось создать. В архиве сохранилось одно из писем Орлова Дзержинскому. Читая его, убеждаешься в целеустремленности бывшего следователя по особо важным делам:
«Многоуважаемый тов. Феликс Эдмундович!
По просьбе Крестинского я остался на время здесь. Он почему-то считает, что из его окружающих лиц я один могу наладить дело борьбы с уголовным элементом. Однако он меня отпустит на время к Вам. Я тут так завален мелкой, пустяковой работой, что буду очень благодарен, если Вы меня хоть на месяц заберете к себе для организации работ по борьбе со шпионажем. Здесь она еле-еле существует, т. к. все кустарно. Понятно, с таким налаженным аппаратом, каким является германская разведка, — бороться нужно техникой и опытом. У меня наклевывается отличная агентура:
1) среди пленных;
2) в германофильских кругах аристократии;
3) в германофильских кругах финансовых и
4) в германской миссии (дом Юсупова).
Но для работы нужны деньги. Агентура. Бесплатная же агентура очень опасна, и я их брать не могу. Не найдете ли возможность из сумм по контрразведке ассигновать на эту агентуру что-либо нам. Тогда можно работать и глубже. У здешних властей агентура страшно слаба и ненадежна, поэтому и результатов нет.
Если будете вызывать меня, то телеграфируйте Крестинскому — комиссару юстиции.
Жму Вашу руку.
Б. Орлинский
Из Петрограда в ВЧК Дзержинскому 5.VI.18».
Приведем также одну из телеграмм комиссара юстиции Союза коммун Северной области:
«Согласно личным переговорам моим с Дзержинским Орлинский будет командирован Москву распоряжение ВЧК по окончании важнейших производимых им следствий.
Крестинский».
Успехи на советской службе позволяли Орлову самым активным образом вести свою подпольную деятельность. Еще в начале февраля 1918 года он вошел в контакт с заместителем резидента французской разведки в России капитаном Фо-Па и офицером этой же службы Эдуардом Вакье, с которыми активно обменивался информацией и от которых получал субсидии на разведывательную работу. С англичанами — разведчиками Ватсоном и Бойсом поначалу дело не клеилось. Они хотели использовать возможности Орлова для организации разведработы исключительно в отношении немцев в прифронтовой и зафронтовой полосе. Политические вопросы, включая развитие коммунистического движения и большевистской пропаганды, их тогда интересовали меньше.
Организация, как сам Орлов называл разведывательный центр, насчитывала почти восемь десятков сотрудников, проникших во многие советские учреждения. Некоторые из них использовались «втемную», не догадываясь, кому и зачем они дают сведения. Не исключено, что к числу таких агентов относился, к примеру, генерал Михаил Бонч-Бруевич. О других «источниках», как и о самом «центре», до сегодняшнего дня почти ничего не известно. Даже в книге Давида Голенкова «Крушение антисоветского подполья в СССР», которую считают насквозь идеологизированной и недостаточно объективной, но, тем не менее, наиболее полной с точки зрения опубликованных в ней сведений из истории тайной борьбы в первое десятилетие советской власти, мы не найдем указания на орловскую организацию. Сам же Орлов упомянут в ней не единожды, однако в связи с другими эпизодами своей биографии, о которых мы еще скажем. Отрывочные сведения о подпольной работе Орлинского имеются в делах, заведенных чекистами на шпионские группы Жижина-Экеспаре и Стояновского, сохранившимися в архиве ФСБ. Обе группы были раскрыты в октябре—декабре 1918 года, когда Владимир Орлов уже находился в Финляндии.