Известный литератор безапелляционно обвинил Орлова во всех смертных грехах, причислив к Ордену Иуды Предателя. Стареющий Орлов пытался было защищаться, направлял многостраничные письма во все эмигрантские газеты, отдельным авторитетным соотечественникам. Но отклика, а тем более поддержки в большинстве случаев не находил. В редакциях его послания даже не рассматривались, в праве на опровержение ему отказывали повсеместно.
Кампанию против Орлова поддержали и фашистские средства массовой информации. Еще в 1933 году гитлеровские пропагандисты опубликовали полностью сфальсифицированную в гестапо переписку Орлова с другим эмигрантом Александром Гуманским, в которой говорилось о якобы предпринимаемых ими действиях по дискредитации Адольфа Гитлера. Здесь явно не обошлось без участия давних противников Орлова из числа «монархистов-легитимистов», на национал-социалистов. Известно, что последних «брюссельский изгой» называл коммунистами наоборот и врагами России, хотя первоначально он видел в Гитлере единственного действенного борца против большевизма в Германии и даже в числе первых послал ему только что полученную в типографии книгу «Убийцы, фальсификаторы и провокаторы». Уже позднее он прочел гитлеровскую «Майн кампф» и понял, что главный нацист ненавидит Россию, будет стремиться расчленить ее, а затем завоевать. Орлов как русский патриот не мог сбросить это со счетов и далее воспринимал Гитлера и вообще национал-социалистов наравне с большевиками.
Травля сломала Орлова окончательно. Чтобы не бросать тень на воинские и эмигрантские общества, где он работал в качестве юрисконсульта, ему пришлось подать прошение об увольнении, тем самым лишая себя относительно устойчивого заработка.
О последнем этапе жизни безработного эмигранта почти ничего не известно.
На протяжении многих лет своей деятельности на должностях следователя, контрразведчика и разведчика, работая подпольно или гласно, он был занят то охраной тайн, то их раскрытием любыми доступными средствами. Тайна находилась всегда рядом с ним, поэтому и сейчас, спустя много лет, мы не можем полностью реконструировать богатую событиями биографию Владимира Григорьевича Орлова. Тайной остаются и обстоятельства его гибели.
По имеющимся сведениям, он был учтен в розыскных списках гестапо, и после оккупации Бельгии фашистами сотрудники группенфюрера Мюллера разыскали и доставили Орлова в Берлин, а несколько дней спустя его тело ранние пешеходы нашли в одном из скверов. Поэтому 1941 год условно можно считать последним на пути «человека отчаянной жизни», как не единожды называл Орлова его долголетний соратник Владимир Бурцев.
Перевербованный резидент
Историю делают люди. Они могут служить украшением или позором целой эпохи, влиять не только на свое, но и на последующие поколения. Это положение мы твердо усвоили еще в студенческие годы. Четко представляем себе, что такое интересы, побудительные мотивы, борьба мотивов, идеалы и нравственные ценности. Но, как оказалось, все это усвоено на «теоретическом» уровне, вне связи с конкретными людьми, сыгравшими определенную роль в исторической драме.
Постепенно идет «заселение» истории, все больше ранее незнакомых или забытых имен выплывает из огромного потока публикаций, направленных на устранение «белых пятен» разной величины. Тут и революционеры, и политические деятели, и ученые, и военные. Не обойдены вниманием и некоторые работники органов госбезопасности. К сожалению, за редким исключением, авторы рисуют своих героев лишь одной краской, вольно или невольно упрощают их, напрочь игнорируя оттенки и полутона. Перед нами предстают, с одной стороны, чекисты — изощренные исполнители репрессий, достойные только гневного осуждения, а с другой — подслащенные образы соратников Дзержинского, биографии которых легко укладываются в набившую оскомину героизированную схему: подпольная работа в условиях царского самодержавия, участие в революции и гражданской войне, ожесточенных схватках с контрреволюционерами и шпионами всех мастей в послевоенный период.
Однако среди чекистов в 20-е и 30-е годы были люди, жизненный путь которых с позиций сегодняшнего дня кажется просто невероятным. Фамилии их порой упоминаются в прессе в связи с теми или иными событиями нашей истории (не уйти от этого, оставаясь на позициях исторической объективности), но, в общем, они все еще причисляются к «фигурам умолчания».
Об одном из таких чекистов я хочу рассказать.
Работая в архиве, я совершенно неожиданно наткнулся на письмо, датированное ноябрем 1920 года и адресованное лично Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Писал ученик и соратник председателя ВЧК по революционной работе, начальник Особого отдела Западного фронта Филипп Медведь, больше известный нынешнему поколению в связи с делом об убийстве С. М. Кирова. Речь в письме шла о небольшой группе чекистов, проводивших некоторое время назад по заданию Центра операцию в тыловой зоне Западного фронта. Медведь не просто сообщал Дзержинскому свое мнение об их деятельности, а требовал незамедлительно устранить этих сотрудников от ответственной работы в Особом отделе ВЧК.
«…От товарищей, приезжающих из Москвы, — писал Филипп Демьянович, — узнаю, что непосредственным помощником товарища Артузова является Добржинский…, что Витковский — начальник спецотделения. Я знаю, что тов. Артузов им безгранично верит, что хорошо для частных, личных отношений, но когда их посвящают во все тайны работы, когда они работают в самом центре 00 ВЧК, то это может иметь самые плохие последствия для нас…»
Невероятно, но факт. Значит, в аппарате ВЧК находятся люди, которым нет полного доверия? Именно это и подтолкнуло меня к дальнейшим поискам, хотелось разобраться, до конца понять, что имел в виду Медведь. Поскольку основное внимание в письме он уделил некоему Добржинскому, с него я и решил начать.
Фамилия Игнатия Игнатьевича Добржинского замелькала в оперативных документах чекистов в начале 1920 года. Из показаний нескольких арестованных агентов польской разведки вытекало, что в Москве действует крупная резидентура второго отдела Генштаба Польши и возглавляет ее поручик Добржинский. Под какой личиной он скрывался, тогда установить не удалось, предпринятые розыскные мероприятия результатов не дали. И вот мелькнул огонек удачи — в Орше была обнаружена курьер московской резидентуры Мария Пеотух. Руководивший операцией особоуполномоченный Особого отдела ВЧК А. X. Артузов распорядился установить за ней наблюдение, и вскоре удалось вскрыть явочную квартиру пилсудчиков в Москве. Однако Добржинский почувствовал опасность и скрылся, сумев предупредить некоторых своих агентов. Вновь безрезультатные, длившиеся до июня поиски. И — удача: Добржинский был арестован на квартире одной из своих знакомых.
Первые допросы скорее походили на монологи Артура Христиановича Артузова, так как подследственный упорно молчал, отказываясь давать какие-либо показания. Аргументы, используемые Артузовым, так же, как и жесткая, без стремления найти контакт с Добржинским манера ведения допросов Романом Александровичем Пиляром, к сожалению, не сдвигали дело с мертвой точки.
Прошло несколько дней. Тактика, избранная Артузовым, оказалась более эффективной — допрашиваемый стал отвечать на отдельные вопросы, поддерживать беседу о сложившемся в связи с нападением панской Польши на РСФСР и Украину положении.
Сильное впечатление на него произвел допрос-беседа у заместителя начальника Особого отдела ВЧК Вячеслава Рудольфовича Менжинского. Для бывшего польского резидента, считавшего себя чуть ли не тайным послом своей страны в Советской России, было лестно, что ему уделил внимание один из руководителей ВЧК.