— Как думаешь, где теперь Марыля? — взявшись за притолоку, понуро, словно после тяжкого похмелья, спросил Зазыба.
— Люди видели, как вели её в комендатуру, — ответил Шарейка, — а дальше никто ничего не знает. Видать, держат там, ежели не увезли уже в Крутогорье. Скажу тебе, арест этот все местечко перевернул. Это ж надо — клепали черт знает что на девку, а на самом деле выходит, вовсе не чужая.
— Ты вот что, Шарейка, — наконец оторвался от дверей Зазыба и пошёл к скамье, где сидел в начало беседы. — Ты поживи покуда у нас. И вправду, шитьём займись. Не надо тебе сейчас возвращаться в Бабиновичи. Всякое может быть, она, конечно, не маленькая, знает, что других нельзя подводить. Однако… на допросе человек не всегда над собой властен. Одним словом, все ты правильно сделал — и что приехал ко мне сразу же, и что рассказал, и даже что Ганну свою на село к дочке послал. А мы тем временем попробуем что-нибудь разузнать. Не лишним будет в таком положении наведаться в местечко. Если и не сумеем помочь дивчине, так хоть будем знать, как вести себя. Но это я сам сделаю.
— А связь у тебя есть с теми людьми, что поручали тебе Марылю? — вдруг спросил Шарейка.
— Не дали мне такой связи. Позвали в один дом и попросили, чтоб я устроил её. Даже спросили, есть ли такой человек в местечке, который помог бы мне. Ну, я и сказал, что есть. Но имени твоего не назвал.
— Ну, а… в чей дом тебя звали, ты не забыл?
— Думаю, это ни к чему. И не стоит вмешивать в
наше дело больше людей, чем нужно, потому что цепочка может оказаться слишком длинной. Не дай бог, побежит по ней искра. Всех втянет, всем конец придёт.
— Известно, поберечься надо, — согласился Шарейка. — Но если прятаться друг от друга вот так, как ты советуешь, можно и совсем когда-нибудь пропасть, потому что сегодня ты жив, а завтра — нет. Сегодня ты один знаешь того человека, а завтра никто уж не будет его знать. А может, сегодня уже не только ты в нем нуждаешься. Я это к тому, что не все ещё тебе сказал. Дак послухай. На той же неделе, как раз в четверг, приходила Марыля к нам.
— Зачем?
— Бумаги какие-то принесла. Сказала, пускай у нас полежат, потом заберёт. Видать, уже не надеялась целиком на себя. Бумаги эти я тоже привёз. Теперь вот думаю — не иначе, надо их кому-то передать. Дак кому?
Зазыба в ответ только пожал плечами.
Тогда Шарейка достал из большой портновской торбы, что стояла на полу возле швейной машинки, свёрток и передал Денису Евменовичу.
X
Хоть нынешний год, согласно народному календарю, и предвещал, что зима ляжет на мёрзлую землю, и разом и очень низко, чуть ли не над крышами деревенских хат, летели на юг дикие гуси, и разом и начисто опадали листья с дубов да берёз, однако не прошло и одной ночи, как ветер переменился, подул с тёплых краёв и от него вскоре снег начал таять, не успев даже заматереть.
Правда, в лесу таяло медленней. Но и здесь как бы снова вырастали, выскакивая из-под снега, темно-зелёная дереза, порыжелый за осень и даже багрецом подёрнутый ягодник; между деревьями на отпотевших взгорках, словно большие лужи, обозначились проталины, которые становились все шире и шире.
С виду это освобождение от снега напоминало весну, да не совсем: не было того солнечного угрева и не струился от земли высоко, в рост человека, дрожащий воздух. Словом, получалось, что снег начал таять без всяких на то причин, а главное — надежды человеческие не оправдал: многим показалось, что зима нынешний год с болотных зазимков, с первых морозов, не иначе сразу же в метели с сугробами перейдёт.
Первым в Зазыбовой хате произнёс слово — не растает ли назавтра снег — бабиновичский портной Шарейка. Ночью у него болела культя, спать не давала, а на рассвете он дважды выходил во двор, один раз лошади сена подбросил, другой просто так — скорее всего потому, что доняла хозяйкина возня в доме. Стоя на своих костылях на крыльце, он и почуял, что ветер за тыном поменял направление, задул с другой стороны.
— Вот, недаром мы вчера дивились этому снегу, — словно похвалился портной перед Марфой Давыдовной, которая, видно от грохота Шарейковых костылей, тоже рано проснулась и набивала дровами печь. — А его быстро небось ветром сгонит. — Портной постоял, потом заковылял дальше и в избе сообщил уже теперь хозяину, которому Марфа постелила нынче между печкой-голландкой и шкафом: — Слышь, Денис, оказывается, зря я горевал вчера, сани, видать, покуда не понадобятся, буду ещё ездить на своей телеге. Снег-то, сдаётся, тронулся.
— Диво ли, этого надо было ждать, — ответил ему Зазыба, хотя хорошо знал, что Шарейке радоваться не долго: за первым снегом ляжет второй, потом третий, и зима своё все равно возьмёт; признаться, ему не по нраву было, что снег, как сказал Шарейка, так скоро «тронулся», пускай бы лежал себе.