— Сейчас это не имеет значения…
— Это всегда имеет значение, особенно сейчас! Отменяй приказ, немедленно, и мы расходимся по-доброму, либо я отстреливаю себе башку, прямо на твоих глазах! Уверен, ты найдешь правильные слова и для мамы и для моей жены! Лучше вообще не жить, чем так. Пятьдесят шестой- наши с Эрдой сукины дети, я с самого начала войны с ними. И то, что он стал арьергардом не мои проблемы! Мы пришли в Гинао вместе, и мы эвакуируемся тоже вместе, или останемся тут навсегда. — Каддан расстегнул кобуру, вытащил пистолет, снял с предохранителя и подставил ствол к виску.
Установилась гнетущая тишина. Взвел затвор, глубоко вдохнул, закрыл глаза и…
— Что за цирк! Ты не понимаешь, что я тебе жизнь спасаю?! Я знаю, что это неправильно, но я не могу тебя потерять, понимаешь, я не смогу с этим жить! — желваки заходили на скулах мужчины.
— Аккил, если моя жизнь стоит дороже их, то во всей этой войне нет никакого смысла, мы её уже проиграли. Давай, у меня еще очень много дел, рви приказ или я стреляю.
Генерал отвернулся, отошел к окну и сложил ладошки домиком на переносице. Подумав некоторое время, развернулся:
— Всегда ты был упрямым сучонком, таким и остался, — слеза скатилась по смуглой щеке и упала на наградную планку.
Главнокомандующий взял со стола директиву и разорвал её на куски.
— Убирайся с моих глаз, — тихо произнес он.
Каддан кивнул, убрал пистолет обратно в кобуру и направился к двери, взявшись за ручку, повернулся, чтобы что-то сказать, но генерал предупредив намерение, заорал: «Пошел прочь!», схватил со стола металлическую кружку и запустил ею в дверь рядом с братом, «Убирайся вон!»
Каддан покинул помещение.
***
За окном продолжал бушевать циклон, потоки воды мерно стекали по стеклу, ветер резво играл кронами деревьев, раскачивая их из стороны в сторону. Каддан лежал на больничной койке, уставившись в серое небо за окном. Его привезли несколько часов назад, диагностировали перелом трех ребер и многочисленные ушибы. Каждый вдох приносил нестерпимые муки, но они мало его заботили, из глаз аранийца текли слезы. Воспоминания о прошлом, лавиной накатившиеся сейчас, были куда острее и невыносимее всех физических ран. Он скучал по семье, особенно по брату. Как он сейчас там, на Родине? Зря всё это тогда наговорил, прощание прошло хуже некуда. Каддан любил брата, тот заменил ему отца, ведь после смерти которого, Аккил занял место главы семьи, всегда заботился о маме, о нем, пристраивал поближе к себе, действительно хотел, как лучше…братишка.
Каддан чувствовал себя так одиноко, как никогда ранее. Понимание того, что скопить нужную сумму для того чтобы свалить из этой дыры займет всю жизнь просто обескураживало. Пока соотечественники гибнут за свободу его страны, он заперт тут, будто спортсмен из сборной, внезапно заболевший перед решающим матчем и вынужденный остаться дома, обреченный беспомощно наблюдать как родная команда пропускает гол за голом. В его случае вместо голов были города. Как и спортсмен, уверенный, что будь он на поле, все могло бы повернуться по-другому, так и Каддан был уверен, что даже несмотря на то, что он микроскопический винтик в этой машине войны, будь сейчас рядом с братом, страшная война могла бы закончиться чуть раньше, пусть всего лишь на пару секунд, но раньше и в их пользу.
Вишенкой на торте стали эти чертовы северяне, зачем с ними пошел, знал бы во что все выльется, послал бы куда подальше. А теперь поломанный, за сотни километров от Родины, лежит на проклятой койке в омерзительной больнице для нищих, где все провоняло поганым фенолом, от запаха которого даже оптимист полезет в петлю.
Безучастно повернув голову, распознал полицейского за окном в коридоре, охраняющего палату. Вечеринку устроили раеоонцы, а отвечать придется Каддану. Все сбежали, а козла отпущения нужно найти, очевидно — он отличная кандидатура.
В поле зрения появился высокий врач с маской на лице и в белом халате. Рыжие волосы слегка выбивались из-под небрежно надетой шапочки. Так как палату и коридор разделяло стекло, сложно было сказать, о чем говорили доктор с правоохранителем. Страж порядка встал, вместе зашли внутрь.
— Сейчас я ему сделаю укол, — врач перевел взгляд на Каддана, — повернись на бок голубчик.
Подойдя в упор к койке, медработник важно заявил:
— Эта жесткая дрянь, эмм…выжигает всю инфекцию из организма. Типо химиотерапии, но намного эффективнее, поможет нашему нарушителю порядка поправится быстрее. Офицер, подержите его, она очень болезненна, мне нужно сделать инъекцию, чтобы пациент не дергался, справитесь?
Полицейский кивнул и прижал одной рукой Каддана за плечо, другой за таз, а доктор весело проговорил на хорошем всеобщем с акцентом:
— Держись парень, будет немного бо-бо.
Подозрений это никаких не вызвало, так как северная медицина являла собой многонациональное явление, и встретить, например, в больнице Бэинхолда невролога-чистийца было делом обычным. Каддану стало не по себе, хотя что сейчас с ним произойдет не особо волновало, вся обстановка и настроение требовали инъекции воздуха в сосуд. Жалко тут не оказывают таких услуг.
За спиной раздались странные звуки возни и кряхтения, прижимавшие руки ослабили хватку. Еле повернувшись, увидел, что доктор схватил правоохранителя сзади и обхватив мощными ручищами шею, устроил своей жертве кислородное голодание. Спустя мгновение страж порядка осел. Осторожно перетащив его на потертый зеленый стул, доктор обследовал содержимое карманов и извлек ключ от наручников, отстегнул аранийца от койки.
— «Дрянь, типо химии терапии», я думал после такой глупости, он меня арестует, чем невероятнее бред, тем охотнее в него веришь, не так ли?
— Ты кто? — резонно спросил Каддан.
— Называй меня доктор «Спаси мою аранийскую задницу».
Сняв с лица повязку, мужчина улыбнулся, но как-то вымучено.
— Нет-нет-нет, этот знакомый акцент… — отчаянно простонал Каддан.
— Все верно, с двумя моими горе дружками ты уже знаком, ходить можешь?
— Если по дороге не сдохну от болевого шока, то да.
— Придется потерпеть, или хочешь тут еще подлечиться?
— Не, готов выписываться.
— Славно, тогда одевайся. Вот тебе шмотки, — рыжий «доктор» бросил пакет в руки аранийцу, тот в свою очередь превозмогая боль сел на кровать и кивнул в сторону полицейского.
— Ты с ним не переборщил?
— Все в порядке. Этот приемчик многократно был отточен на моей жене, если ты понял о чем я, — Алеан лукаво улыбнулся, — валим.
***
Днем, двадцать четвертого июня, дождь начал утихать ровно, как и ветер. Ближе к вечеру облака стали разрывными с нежно-розовым подбрюшьем, приправленные вкраплениями синего небосвода, а к сумеркам оно очистилось полностью, обретя багровый цвет. В затемнении на востоке проступали первые звезды, воздух наполнился ароматом свежести.
Ближе к полуночи раздался звонок на мобильный Алеана. Знакомый голос летчика сообщил, что завтра в девять часов утра вылет, а на аэродром нужно прийти к пяти, до проверки и опечатки груза. После сборов и ужина, троица отправилась спать без промедлений, ибо завтрашний день намечался весьма непростым.
В гостиной номера установилась приятная прохлада, свежий июньский воздух проникал через большое окно вместе с лучами Эдоса, создавая причудливые тени на стенах в глубине помещения. Умиротворяющую тишину ночи нарушало лишь неспокойное дыхание Илоны, тщетно пробующий взять верх над бессонницей. Голова, даже после значительной дозы обезболивающих, раскалывалась так, словно ей вгоняли туда спицы, одну за другой.
Грузно приняв вертикальное положение, встала, добралась до чайника, включила. Прислушавшись, уловила едва различимые звуки храпа в соседней комнате за дверью. Друзьям бессонница проиграла. Хорошо. На ощупь вытащила из рюкзака холщовый мешочек и высыпала часть содержимого в кружку-термос. Подсвеченная синими светодиодами вода забулькала, женщина залила крутой кипяток в сосуд. Душа требовала умиротворения, и его поиски решила начать в свежем ночном воздухе. Накинув легкую бежевую парку с капюшоном, бесшумно покинула номер. Голова сильно кружилась, пульсировала, рвотные позывы приносили неприятные ощущения. Тем не менее, не спеша спустилась в лифте на первый этаж и без каких-либо подозрений проскользнула на улицу. Левее здания гостиницы, вдоль дороги пролегала зеленая аллейка высаженная высокими и ветвистыми соснами. Выбрав лавочку посимпотичнее, присела и с наслаждением пригубила ароматный напиток. Огромный Эдос неумело прятался меж хвойных крон, заливая серую брусчатку глубоким синим светом. Этот вид взмутил весьма неприятные воспоминания из прошлого, словно упавший камень слой ила на речном дне. Женщина поежилась.