***
Тянущее ощущение и тепло разлилось по телу, пытался пошевелить пальцами ног, но ничего не получалось, нижняя часть торса больше не принадлежала Алеану. В семилетку он был элитным бойцом, а значит и экипировка полагалась соответствующая. Знаменитый бронежилет «Раеоонская шестерка», как называли его в армии, держал выстрелы даже снайперских винтовок. Теперь же Алеан- простой мститель-доходяга на чужой войне в чужой стране и в вонючей противопистолетной жилетке. Да и мститель ли вообще? Сюда приехал только по одной причине — деньги, дейнеры, а все остальное просто фикция, оправдание для самого себя, однако, за всем этим скрывалось кое-что ещё.
После Великой войны жажда убийства росла с каждым днем, тело ломало, словно от героина, ночью мучили кошмары, а днем галлюцинации. Всё нутро хотело вернуться обратно, в привычную адреналиновую среду. Свою тягу демобилизованный ветеран всячески скрывал от семьи, боролся с ней бутылкой, но с каждыми сутками она требовала от него все больше спирта, чтобы себя усыпить. Когда Зарочка поставила ультиматум, он все-равно не смог признаться ей в первом пороке, из которого проистекал второй. Огромными моральными усилиями с выпивкой было покончено, что сильнее обострило тягу. Немного расслабляла охота, но иногда ночью, когда терпеть становилось невмоготу, он выходил на улицу, отлавливал бездомную собаку или кошку принося тем самым подношение своей нездоровой мании, после этого наступало облегчение, ненадолго. Эта трагедия с Озаном стала отличной возможностью удовлетворять кошмарную потребность, выставив её как долг чести и заработать денег на дальнейшую жизнь. Здесь он обрел уродливую свободу, словно раненная птица, вернувшаяся обратно в небеса. Был бы он здоров и жил в относительном достатке, то на пушечный выстрел не подошел бы к этой дыре, даже ради боевого товарища.
Возможно, эти три пули в бедре и животе, одна из которых сейчас перебила ему позвоночный столб, есть наказание за ложь, обман и лицемерие, которыми он обильно шпиговал товарищей. Обрекая себя, он обрек двух дорогих ему людей на возвращение в кошмар, очень подло, потому что он знал, что те ему не откажут. Ему было страшно, страшно как никогда, он всхлипывал, а слезы градом катились по бледнеющим щекам, не из-за приближения смерти, а из-за ухода на тот свет таким — лживым и самолюбивым ублюдком, думающем только о себе. Видите ли, одному ему не сподручно ехать сюда.
Но лидером по самым тупым поступкам в жизни являлось конечно же решение бросить жену одну дома с ребенком. Как в казино, он поставил на кон все и проиграл, полностью и всецело, теперь коллекторы, в лице смерти стучатся в его дверь. Родные думают, что их любимый Али в Бэинхолде на заработках, незапланированный выезд, ЧП на стройплощадке… мерзкая ложь.
Как же теперь Зарочка одна будет тянуть хозяйство, о Создатель, что я натворил.
Скорее всего, можно было бы побороть этот недуг вместе, с помощью мозгоправа, но стыд не дал правде выйти на свет, рассказать любимой все как есть, да и без денег они бы прожили, до этого же жили, верно… Теперь он тут, в луже собственной мочи, умирает в Создателем забытой дыре. Алеан истинно желал, чтобы его дети ненавидели своего отца всем сердцем, чтобы не стали такими, какой он сейчас.
В дыму появился солдат, рыжеволосый наставив на него оружие, открыл огонь, тот спрятался за перегородку и что-то проорал. Кругом звучала родная речь. Раненный стрелял до тех пор, пока затвор пистолета не отъехал назад, ознаменовав конец боеприпасов. Среди стрекота огня, гомона и шума боя он отчетливо услышал звук выдергиваемой чеки за спиной. «Кейн, не лезь туда!» — прогремел грубый, словно наждак голос. Слова на раеоонском наречии не оставляли сомнений, в том, что будет происходить дальше.
Истекающий кровью мужчина, тем временем увидел перед собой взрослую и красивую девушку, с таким же оттенком волос как и у Алеана. Такой она станет в мире без него. Сине-зеленое платье фламенко, идеально приталенное, так сильно контрастировало с серостью этого помещения. Она присела рядом, взяла за руку отца и спросила теплым, родным голосом, маминым голосом, в ореховых глазах читалось счастье: «Папуль, ты чего это тут разлегся, — белоснежная улыбка озарила розовое, кровь с молоком лицо, — пойдем я тебя с Инненом познакомлю, это мой молодой человек, я тебе уже о нем рассказывала, помнишь?».
Прости крошка, я сейчас немножко не в форме, ты не грусти, папа будет с тобой, всегда… На пол что-то тупо приземлилось, глухо прокатилось по ковролину и остановилось у левой ноги, шарообразное, как маленький зеленый ананас.
…Он будет жить в твоем сердце дорогая, помни меня, не забывай, надеюсь, ты когда-нибудь меня простишь…
[1] Силы Гражданской Обороны (ополчение)
Глава 14. «Поганки»
Как только начался штурм, командир обороны трех бизнесцентров вознамерился было бежать на НП[1] соединения в южный исполин, чтобы непосредственно на месте оценить обстановку и выработать контр-план наступающим врагам. Однако, этим утром звезды сошлись по-иному сценарию, спасшему ему жизнь, но, увы, унесшего её у не одного десятка подчиненных.
Среди солдат, комбат пользовался значительным уважением. Он не гнушался выезжать в самую гущу событий и лично контролировать ход того или иного тактического действия. К своим офицерам относился насторожено, так как часто, их доклады не совпадали с действительностью в полной мере ожиданий йнезера.
Младший командный состав любил приукрашивать действительность, утаивая при этом ошибки и недочеты в своих действиях, что в итоге могли привести к катастрофе, на подобие приближающейся к порогу их укрепрайона прямо сейчас.
На половину восьмого у комбата была назначена встреча с командиром полка в штабе, времени оставалось немного, а очередная бессонная ночь лишила способности сосредотачиваться на всем, кроме физиологических потребностей. Выпив две кружки кофе и затянувшись кальяном, на этот раз заправленным водкой, Аммин решил пойти ва-банк и доверить все хозяйство младшим подчиненным. Доклады излучали оптимизм: «Не волнуйтесь, командир, здание удержим, все будет в порядке». С болью и неприятным предчувствием в сердце он выдохнул, передал командование на время отсутствия заместителю, эбрезеру[2] Рарону и выдвинулся в штаб полка.
Замком, в отличие от начальства, не любил рисковать жизнью. Он боялся смерти и лишний раз не видел смысла подставлять голову под пули. Именно поэтому посчитал нецелесообразным отправиться в южный исполин в начале восьмого утра, остался на КП и принялся раздавать приказы по рации, получая обнадеживающие донесения о тактической обстановке.
Даже когда бримуновцы ворвались на третий этаж южного офисного массива, замком все ещё выслушивал рапорты о том, что врага удерживают на подступах. Ротный был уверен — атаку неприятеля удастся остановить. Когда стало слишком поздно, уже не нашел смелости сказать правду, признать свой просчет и доложить командиру.
Аммин вернулся обратно в расположение батальона к одиннадцати утра, и действия подчиненных не сильно порадовали коменданта.
Рарон сидел за столом, обхватив руками голову, молчал, в то время как Аммин мельтешил по кабинету и спокойным, убийственно-холодным тоном негодовал, чеканя каждое слово:
― Ты просто дибил, как вообще на таких эмбелов вешают звезды… Ты что, телка, тебе льют в уши дерьмо, а ты ведешься на эти сказки как школьница! — он замолчал на несколько секунд, — теперь ты, наконец, понял, почему я постоянно на НП ошиваюсь? Чтобы такого дерьма, как сейчас не получилось… две недели мы держим этот укреп район, две недели я рву задницу, чтобы все работало как единое целое и в итоге меня подставляет собственный заместитель, ну ладно тот убогий троечник-ротный смалодушничал, но ты, кадровик, ты сейчас должен быть там и руководить всем сам, а не тут портки просиживать… У меня нет слов, я был о тебе лучшего мнения, пошел вон с моих глаз и позови мне командиров пятой и седьмой рот.