Установилось гробовое молчание, нарушаемое лишь работой часов. Уман сидел неподвижно, взгляд его был устремлен в окно, на горы. Нетрезвый блеск глаз говорил, что за последние несколько часов он здорово набрался, однако, речь, произнесенная в ответ, была яснее синего неба.
— Я знаю предмет ваших вопросов, господа, — голос звучал угрожающи отчаянно, — вот уже больше тридцати лет я смотрю на эти прекрасные горы, но вместо красоты, невольно созерцаю ужас. — голос Умана надломился, — они так сильно напоминают мне исполины на Айдит блок…такие же величественные и непреклонные, — взяв со стола наполненную рюмку, Кунде старший опрокинул её и закусив кусочком жареной баранины, продолжил, — вы, раеоонцы, были для нас врагами, пришедшими на нашу землю, чтобы убивать моих сородичей за деньги, но и врага можно уважать, конечно, за некоторым исключением, таким как «Кровавая ласка».
— Снайпер Бримуны, — уточнила Лара
— Да. — Кивнул Уман и продолжил, — однако, даже на такого зверя нашлись свои охотники. Их было двое. Там разыгралась ужасная драма, настоящая братоубийственная война в чужом театре военный действий. Но если бы не она, я бы с вами тут не разговаривал.
— Вот как раз именно эту историю мы хотели бы от вас услышать, господин Кунде.
— Ну что же, — произнес Уман, опрокидывая очередную рюмку, грузно выдохнув, продолжил. — из-за уважения к вам и моей боевой молодости я поведаю вам эту историю, то что я сам застал. Вы должны знать правду, как все было на самом деле.
— … Много зим прошло с тех лихих времен: окончание войны, скорбь по погибшим, восстановление страны из руин, новое время, возвращение домой, поиск работы и, конечно же, встреча с любимой Сильдой. Но есть такие периоды в жизни, похожие на язвы, которые не способен вылечить ни один доктор, залить которые не сможет ни одна бутылка — Айдит блок была как раз одной из них. Я начну издалека. В тридцать втором мне только исполнилось восемнадцать, спустя уже неделю со дня рождения был мобилизован в армию. Почти сразу же, после ускоренных КМБ, наше подразделение бросили в бои под Арву. После недельной мясорубки мы попали в окружение, лишь чудо спасло нас. Еле живые, пробились к своим. В тех боях батальон, в котором я числился, понес потери почти две трети личного состава, в том числе и командного, но мы еще хорошо отделались, так как в «котле» вычеркивались из истории целые дивизии. Далее было изнурительное отступление к столице, многие парни гибли от ран и изнеможения. Весна 32-ого была невероятно жаркой, как и лето. При такой жаре не находилось сил даже их хоронить, вся дорога была забита трупами, смрад стоял ужасающий. В Аггании мы немного отдохнули, пополнились, а уже в первых числах апреля началась битва за город. Грызлись за каждый камень, всего за пару недель цветущая Аггания, которую я помнил каменно-зеленым раем, превратилась в царство пыли и трупов…
Последний, как мне тогда казалось, бой мы приняли на Тон’Слин Блок в здании часовой фабрики, его штурмовала Бримуна. Меня здорово контузило гранатой, я скитался в плену пронзительного свиста по этажу, ожидая смерти, так как знал, что аговирцы еще те мясники, если тебе не отпилят башку, значит хорошо отделался. Покончить с собой я не мог, вообще не понимал, что происходит, а вскоре оказался в настоящем плену. Передо мной возник такой здоровый детина с закатанными по локоть рукавами, в аговирской форме с черной розой на шевроне и черепами на воротнике, как сейчас помню, на поясе у него висел огромный тесак-мачете. Я понял, что сейчас будет бо-бо, но вместо экзекуции, он схватил меня за воротник, съездил по морде и потащил к выходу. Тяжелых они добивали сразу, закалывали бедолаг ножами, чтобы пули не тратить. А я вытащил счастливый билет под названием «плен», плен у раеоонцев.
— А почему они дальше в тыл вас не отправили или не расстреляли? Они же деньги за головы получали. Вы же для них обуза? — резонно поинтересовался зять, сидевший рядом.
— Вот это я и назвал счастливым билетом. Нас они оставили, пятнадцать человек в роли, не знаю, как это назвать, сродни рабов. Остальных отправляли дальше к аговирцам, развлекушка которых на отдыхе была отпиливать головы бедолагам, у этих ублюдков даже нож специальный для этих дел имелся, «Аранирезом» назывался. Мы обстирывали наших пленителей, мыли посуду, заправляли патронами их магазины и тому подобное. Таким образом, бримуна экономила на хозяйственном сопровождении. Взамен, они нас кормили два раза в день и выделили место в подвале. Нас охраняло два наёмника. Бежать никто не пытался, — Уман посмотрел на корреспондентов, — за побег одного они казнили всех, прецеденты были. За саботаж жестоко пытали, но если ты выполнял свою работу, то относились приемлемо, никого не били, никого не насиловали. Почти половина из нашей группы были женщинами, поэтому обрекать их на жуткую смерть, путем побега или саботажа я не хотел. Я слыл хорошим рабом, и я этим не горжусь. Возвращаясь к теме, однажды, когда я с товарищем чистил картошку во дворе, к нам вышел разгневанный бримуновец, от его вида у меня кровь застыла в жилах.
***
Хранилище дрожало от яростных криков командира Бримуны. Он стучал кулаком об стол и, игнорируя боль в ногах, неистовствовал.
— Как ты, придурок, мог такое допустить?! Я тебя к ней поставил, чтобы ты её охранял и где теперь она?! — яростный взгляд Наба скользил с Верона на «универсального радиста». — А ты, твою мать, почему замолк, ты мне клялся, что с ней все будет в порядке, и что?! Твои слова помета собачьего не стоят!
— Наб, она меня обманула, а после твоей просьбы, я немедленно ей приказал возвращаться, она согласилась, когда прибежал Верон, я с ребятами до самого подвала всё прошерстил, дошел до лаза…
— Она со мной? — удивительно спокойно перебил его Наб.
— Извини, не понял…
— Я спрашиваю, она со мной, где?
— Нет, её тут нет, — растеряно ответил тот.
— Правильно, идиот, она у аранийцев!!! — резко взревел командир, — Ты, сын осла, должен был сразу бежать, а не вызванивать её, ты же знаешь эту упертую козу…
Глотнув из фляги, Наб несколько раз глубоко вздохнул и убитый горем упал на диван, после дозы обезболивающих и психостимуляторов, боль в ногах стала уменьшаться, позволив ему ходить. Стабилизировав дыхание, ровным голосом обратился ко второму номеру: «Верон, расскажи все в подробностях, как это произошло?». Парень стал рассказывать, правдиво, а из глаз его текли слезы стыда. Когда он закончил, Наб смотря себе под ноги, с убийственным равнодушием, подвел- «ясно»
Поднявшись, командир грузно подошел к Верону и нежно его обнял, тот плакал ему в плечо, а Наб, тихо поглаживал товарища по голове, приговаривая: «ничего, бывает, все в жизни бывает…»
У Киба на лице появилось подобие понимания, он в такт кивал словам командира, сжав губы.
— …бывает же, что раеоонец, как крыса сдаёт своего товарища, предаёт, ему страшно за вонючую жизнь, поэтому он выкупает свою за чужую, да Вери…
Выражение лица «универсального радиста» вмиг изменилось.
Наб, резко схватив Верона за шею, со всей силы ударил его голову об стену хранилища, — да, Вери, ты, малодушная тварь!
Тупой удар повторялся все снова и снова, Киб кинулся было, к командиру, чтобы того остановить, но жесткий удар локтем в нос пресек инициативу. Схватившись за разбитую переносицу, универсальный радист отшатнулся к противоположной стене, а Наб, тем временем продолжал с яростью громить череп подчиненного о бетон, пока побелка не обрела багровый цвет, а струйки кармина, словно маленькие гоночные машинки устремились вниз по стене, обгоняя друг друга.
— Наб, Создатель! Остановись, что ты творишь, остановись! — с истерикой в голосе взывал Киб.
Брезгливо отбросив бездыханное тело с размноженной головой в сторону, Наб сплюнул и развернулся к заму, в его глазах плясало безумие.