Отец Фома замолчал, и с удивлением обнаружил, что не сидит за столом, а стоит у печи сложа руки на груди, как стоял он много раз на амвоне перед людьми. Он раскраснелся и поспешил вернуться за стол.
– Отец Фома, – тихо спросила Аглая. – А вот мне самой, что делать чтобы частицу Божью в себе сохранить. И как в людях ее взращивать?
– Только через себя, – устало проговорил отец Фома. – Человек может явить силу Божью людям своим примером. Как старец Амвросий Оптинский сказывал: «Никого не обсуждать, никому не досаждать и всем мое почтение». И дело, доброе дело ко ближнему. К каждому без исключения. У тебя я знаю получится. Вижу, что есть в тебе и сердечное сокрушение и страх Божий, и любовь. Без нее никакого дело до конца не довести. И веруй, веруй что Господь рядом. Молись и уповай.
Аглая положила отца Фому в дальней комнате, а встав затемно собрала ему в заплечный мешок всего, что нашла. Оказалось, у Фомы при себе не было даже ложки. Вот уж истинно апостол, подумала Аглая. Снабдила странника кружкой, ложкой, парой вязаных носок, с отчаянием посмотрела на его разбитые ботинки, но уж тут ничем помочь не смогла. Потом порылась в нижнем ящике шкафа и положила в мешок оставшийся от отца шерстяной шарф.
Ранним утром она вывела отца Фому, как он и просил, через огороды. Тепло простилась с ним и долго глядела, как Отец Фома шаткой походкой уходит по полевой дороге становясь все меньше и меньше. Только когда он совсем исчез она поправила платок и пошла домой.
Медные пряжки на кожаных ремешках чемодана давно не открывались, покрылись зеленью и намертво присохли к старой коже. Я подергал, но они не поддались. Тогда я сходил за ножом и совершенно бесцеремонно и разрезал ремешки.
Прежде чем открыть крышку, я почему-то помедлил и даже хотел крикнуть отца, но он был занят, и я все сделал сам. Что меня по-настоящему поразило, когда я открыл крышку, была совершеннейшая чистота, посреди запыленной комнаты на пыльном столе лежал старый облупившийся чемодан, хранивший внутри небывалую чистоту. Казалось, что все его содержимое светилось. За годы ни пыль, ни сажа, ни тлен не проникли в чемодан и все предметы внутри него выглядели так, словно их только что протерли и заново покрыли лаком.
В чемодане было несколько старинных книг, в тканном переплете с «ятями». Несколько икон, заботливо завернутых в светлую ткань. Несколько фотографий. Одна очень странная, в застекленной деревянной рамке. На фото сидели и стояли несколько человек в военной форме с саблями и наградами, а среди них не весть откуда взявшийся поп. На попе была странная цилиндрическая шапка похожая на цилиндр без полей. Поп, как и положено, был с крестом на шее и почему-то несколькими крестами на своем черном балахоне.
Я перевернул фото и прочитал, Отцу Илариону (Инакиеву) от майора Астрецова Б.Ю. на долгую память, с благодарностью. Владивосток 1906 год.
На следующей фотографиях был этот же поп, видимо с женой и двумя маленькими девочками.
Я перевернул. Фотография была наклеена на плотный картон с выдавленным названием фотоателье и дата «7 мая 1907 года. Астрахань».
Под фотографиями лежала стопка писем, перехваченных зеленой лентой. Конверты были старые и марки на них по нынешним временам могли стоить больших денег.