– Товарищ командир, – сказал третий боец, обращаясь к старшему. – Нельзя нам тут политрука оставлять. Нам за него голову снимут.
– Да нам теперь, что с ним, что без него, – отмахнулся командир. – Хорошо бы, конечно, из окружения с политруком выйти, но сам видишь. Куда мы с ним. А там может сами и выскочим. До линии фронта день два хорошего ходу, а с ним до первой канавы.
– А здесь, что? – не унимался третий боец, кивая на хозяйку. – Вернутся немцы, что она им скажет? Вместе с ним пропадет.
– Хватит, – Аглая обернулась и резко бросила через плечо. – Пусть остается. Ему отлежатся нужно. А вы чрез Дёмкино к большаку пробирайтесь. Там вдоль большака старая дорога идет по ней и выйдете. Она вся заросла, и немцы на нее вряд ли позарятся.
– А по-другому никак? – усомнился командир.
– Тут везде болота, а где не болото там поля. Только по старой дороге. Их можно обойти. А командира вашего я сохраню.
– Подумай, мать, – проскрипел третий боец. – Если прознают, обоим вам конец. Эти не посмотрят, что ты баба…
– Отставить, – оборвал его командир. – Деревня, как я понимаю, глухая. Скорее большой хутор. Немцам сейчас не до него, они к Москве рвутся. Хотя они народ до порядку обязательный, но может и пронесет.
– Форму с него надо снять, и спрятать, – сказала Аглая, ставя на стол чугунок с остывшей картошкой. – И документов никаких в доме не оставляйте. Если что, выдам его за больного родственника, вещи у меня от мужа остались, должны подойти.
– А муж-то воюет?
– А как все, – твердо ответила Аглая. – В августе письмо было, из-под Брянска. По штемпелю почти месяц шло. Бог даст живой будет. И вашего товарища сохраню, не сомневайтесь.
Красноармейцы ушли через час, она довела их до околицы и проводила так, как когда-то провожала отца Фому.
Вернувшись в дом, она поменяла политруку компресс, и спрятала его военную форму в бане.
До утра политрук не шевельнулся, тепло и покой делали свое дело. делала свое дело и Аглая. До самого рассвета прося заступничества и вразумления у Богородицы. За себя за ближних, за троих ночных гостей, и за политрука Сергеева.
Утром, когда окончательно рассвело, Аглая затопила печь, пока разгорались щепки, в полголоса стала читать «Отче наш». От этого в душе у нее наступало особенное умиротворение. Отходили от нее все тревоги. Ей даже нравилось, что можно повторять «Трисвятье» или «Хвалу Богородице» прямо не отрываясь от дел.
Она помнила, как отец требовал, чтобы молитвенное правило совершалось благоговейно и не суетно. Но за долгие годы новой жизни, она привыкла совмещать труды духовные и мирские. И чудесным образом получалось, что с Богом она разговаривала всякий раз, когда оставалась одна или поговорить ей было не с кем. Это было Аглае очень удивительно, а от того и безмерно радовало. А иногда она так увлекалась, что и не замечала, что дела спорятся словно сами собой.
– Отставить! – послышался из-за занавески надтреснутый голос. – Отставить пропаганду. Прекратить, Фролов! Фролов! Жарко! Жарко!
Аглая кинулась к раненому, тот выгибал спину заламывал руки и ошалело вращал невидящими глазами.
– Тихо, тихо, милый, – она навалилась ему на грудь и стала отирать лоб мокрым полотенцем. – Все! Все сейчас пройдет.
– Воды! – сказал политрук затихающим голосов. – Пить хочу! Пить!
Держа его за голову, она стала вливать ему в рот воду. Он глотал жадно, но губы его не слушались и по небритым щекам текли струи ледяной воды. Потом он закашлялся схватился за горло и сел на кровати трясясь и стуча себя в грудь. Аглая похлопала его по спине, и он задышал ровно.
– Кто там поминки читает, – глядя мимо хозяйки протянул политрук. – Запрещаю, гони эту старую ведьму в шею. Не желаю. Кто там?
– Нет в доме никого, – сказала Аглая, укладывая его обратно на подушку. – Только мы двое. Это я сама молилась.
–Отставить! Прекратить, – он не договорил и отключился.
Она села на край кровати и положила руки на колени, раздумывая что делать с раненым дальше. Никаких лекарств у нее не было, искать доктора сейчас было бесполезно, про раненых она слышала только из рассказов матери. Даже несколько раз ходила с ней, когда мать, как старую сестру милосердия соседи звали к ушибленным или поранившимся ребятишкам. Но что делать с контузией она совершенно не знала. Оставалось уповать только на милость Божью и премудрость его.
Воодушевленный моей находкой, брат перерыл весь чердак, но кроме рухляди и старья не нашел ничего ценного. Но этот случай в свою очередь повлиял на него. Сегодня он регулярно выезжает с металлоискателем на все возможные поля или рыщет по старым деревням. Не могу сказать, чтобы это занятие приносило большой доход, для его это скорее хобби. Коллекцию его находок рассматривать крайне занимательно.