Хотя ему стало заметно лучше шел он все равно тяжело, и после первых двух километров пришлось сделать почти получасовой привал. Но все же до утра они прошли приличное расстояние. Утром они добрались до стоящего на отшибе сенного сарая и спрятались там.
– Где мы? – спросил Сергеев всматриваясь в щели между серыми досками.
В сарае был полумрак и тяжело пахло сопревшим сеном. Серый, утренний свет проникал через щели в стенах н ничего не освещал. Но было тепло, и после бессонной ночи людей начала одолевать дремота
– Точно не знаю, – отозвалась Аглая, вороша сено отыскивая место посуше. – Должны были выйти к Нижним Лужкам.
– А это они? Вон там деревня какая-то на пригорке.
– Если справа под горой коровник есть, то они,
– Вроде есть, – кивнул политрук. – Длинное такое строение и окошки маленькие.
– Значит Господь не оставил вывел куда надо, – Аглая перекрестилась, – Боже мой. Господи, помилуй нас грешных.
– Какая же ты темная, – огрызнулся Сергеев. – Ты же советская женщина, у тебя муж на фронте. Сын на заводе в тылу работает. А ты тут мракобесие и панику наводишь. Нет никакого, Бога.
Аглая промолчала, расстелила кусок полотна и стала выкладывать на него картошку и хлеб. Политрук подсел рядом и стал есть, макая картофелины в кучку соли. Аглая ела молча, ей не хотелось ни спорить с ним, ни проповедовать, она слишком устала. Однако политрук расценил это как капитуляцию, и решил продолжить.
– Все эти религиозные происки, старая власть придумала для того, чтобы закабалить пролетариат и крестьянство. – сказал Сергеев как бы между делом. – Но советская власть освободила народ от этого морока. Старой власти, что было нужно? Чтобы человек чувствовал себя неуверенно, расходовал свои духовные силы на обращение к несуществующему Богу. А правящие классы, капиталисты, фашисты могли спокойно эксплуатировать эту растерянную и неорганизованную массу. Но наш долг, как победившего класса смотреть выше икон и стремиться строить справедливое общество. Нам дан прогресс, наука, и большевистская идея.
Аглая слушала, потому что выбора у нее не было. И сил не было, пригревшись в сене она стала клонится в сон и непременно заснула если бы не услышала знакомое имя.
– Так вот, этот, так называемый иеромонах Фома, – политрук прильнул к щели и продолжал. – Мало того, что уже отсидел в лагере, пробрался в Великие Луки. И стал там побираться у старушек. Собирал их в доме и вел религиозную пропаганду. За, что и был арестован мною лично. Так этот упрямец и будучи в тюрьма не прекратил свою деятельность. За что и был приговорен к высшей мере наказания. Так этот так называемый иеромонах, даже стоя у стенки вздумал молится о спасении душ солдат, которые должны были его расстреливать. Видимо думал их разжалобить. Но тщетно. Я это говорю к тому, что есть еще непримиримые враги…
Аглая слушала и не верила, своим ушам. Ее словно ударило током и парализовало одновременно. Человек, которого она приняла в своем доме, о здравии которого молилась, которого на ее глазах Господь уже один раз спас от смерти, виновен в гибели Отца Фомы.
В ней вдруг появились две совершенно разные Аглаи. Одна, которую она знала всю жизнь, простая и добрая, которая привела этого человека в этот сарай, потому что иначе он бы погиб. И эта, прежняя Аглая вдруг стала очень маленькой. Так получилось от того, что зло никогда не подходило к ней так близко и она растерялась.
Но за то другая, новая Аглая, появившаяся неизвестно откуда, громко судила и требовала справедливости и возмездия. И ей было никого не жаль. Она вопила о несправедливости, о смерти и воздаянии, и в какой-то момент даже сказала что Бога нет. И перед глазами пронесся отец Фома, лежащий в луже собственной крови. И к горлу поднялся раскаленный ком…
Но в этот момент в сознании вдруг всплыл совершенно иной, светлый образ отца Фомы. Не растерзанный и мертвый, который рисовала новая Аглая, а то самый который она видела в их последнюю встречу.
– Немцы, – политрук отвалился от цели и смотрел на нее распахнутыми глазами.
Аглая словно упала в ледяную пропасть. Новая Аглая, почувствовав это, попыталась овладеть ею. Испугался, вот сейчас выйти и сдать тебя немцам, и пусть они тебя расстреляют. прямо у этого сарая. А еще лучше, отправят тебя в лагерь и пусть ты издыхаешь там долго каждый день.
– Черт, дьявол! – скрежетал зубами политрук Сергеев. – Они сюда идут. Черт бы тебя побрал, со всеми твоими молитвами.