– Какая конкретная цель в жизни, пойти куда-нибудь, искать чего-нибудь, – ответил отец. – Тогда пойди и мою тарелочку туда же разбей.
Мы засмеялись. Я отличался некой неуклюжестью, и опрокинуть чашку или сахарницу для меня никогда не составляло труда. С некоторых пор, колкости по этому поводу перестали меня задевать, вернее они никогда меня и не задевали. С некоторых пор «быть смешным» для окружающих стало моим любимым состоянием. Есть в этом какая-то скрытая вооруженность, что ли.
Ответственно заявляю, что «Быть смешным», это вещь, которую далеко не каждый может себе позволить. К тому же это отличный способ разобраться с кем вы имеете дело.
А вообще со временем я полюбил бывать в одиночестве. Мне нравилось перебирать собственные мысли, рассуждать на важные для меня темы. Часто получались пространные философские монологи. Потом это мое качество, которое я назвал внутренней творческой концентрацией, очень помогло мне в жизни.
Этот механизм работает так, внутри накапливается заряд из мыслей и ассоциаций и до поры ждет, как сжатая пружина. А когда рядом появляется внешний объект, скажем интересное явление, предмет или некая фраза этот заряд вырывается и реализуется в текст. Иногда получается хороший.
В своих поисках уединения я часто забредал в очень отдаленные места, подсознательно понимая, что там можно встретить хороший внешний объект или не встретить, а просто погулять.
Дорога, по которой я в тот день шел, существовала только в моем воображении. Раньше она и в самом деле существовала, а сейчас, совсем заросла сжавшись до извилистой тропки, а кое где и совсем исчезла, так что приходилось раздвигать ветки. Но общее ощущение старой дороги никуда не делось, ее душа продолжала существовать. По моим прикидкам я был где- то неподалеку от соседней деревни. Ничего интересного в ней не было. Так пара магазинов и памятник Ленину, указывающий прохожему дорогу к полуживому деревенскому клубу. Холл клуба сдавался под ярмарки заезжим коробейникам, а в зале репетировал пожилой хор. Киноаппарат не работал. Мозаичное панно на фасаде бодро прославляло колхозный труд.
Все это было где-то там за перелеском, а дорога шла как я понимал к старой сельской окраине. Когда колхоз начал строить современные дома и школы, старая окраина опустела и запросилась. Сам того не желая, поселок центральной усадьбы передвинулся ближе к железной дороге и газопроводу. Здесь остались несколько старых домов, ждущих потенциальных хозяев. Однажды им повезет.
Раздвинув очередную иву, я вышел в это место. Как назвать его, я в тот момент не придумал. Это была неправильной формы поляна, когда-то обнесенная изгородью с воротами. Посреди поляны был вросший в землю фундамент с широкими выступающими в три стороны лестницами, не высокими в две-три ступени. Он был очень старый, но удивительно крепкий. А вот здание, некогда стоявшее на нем, не сохранилось. Время стерло его, обрушило, подточив бревенчатые стены, разъев ржой гвозди и присыпав многолетним слоем опавшей листвы и валежника.
Но тут был человек. Высокий, худощавый, весь какой-то угловатый. Он поднимал крючковатую опавшую ветку, взваливал ее на спину и переносил к краю поляны. Веток было много, уже много вынесено и еще много оставалось.
– Добрый день, – крикнул человек завидев меня. – Заблудились?
У него оказалось светлое очень доброе лицо. Он каким-то странным, совершенно несвойственным его виду движением отбросил ветку. Словно не клал ветку в кучу, а сбрасывал с крепостной стены на голову осаждающих.
– Купили участок? – спросил я, подходя представляясь и протягивая руку. – Саша.
– Очень приятно, – ответил он, вытирая руку о камуфляжную куртку. – Кирилл. Скорее получил по наследству. А вы местный?
– В летний период, пожалуй, что и местный, – улыбнулся я. – Дачник со стажем. А это усадьба была или барский дом?
– Да ну, что вы, – усмехнулся он. – Еще решите, что я наследник и ищу прадедушкины золотые червонцы. Здесь раньше стояла церковь.
Я заметил, что он переменился в лице и смотрит на руины каким-то иным «робинзоньим» взглядом. Наверное, таким взглядом смотрел на свое новое пристанище герой Дефо.
– Пожалуй царские червонцы, здесь бы не помешали, – нарушил я повисшую паузу.
– Для начала сгодилась бы и лопата, – ответил он, усаживаясь на ступени. – Признаться, я не думал, что все в таком состоянии.
– То еще наследство, – добавил я.
– Что невозможно человеку, то возможно Богу, – решительно сказал Кирилл и, не вставая, принялся тянуть к себе очередную ветку. – А уныние тяжкий грех.