Господь прибывает всегда и везде. А Дух дышит, где хочет. Вот, наверное, и все, что стоит узнать о жизни. Может жизнь и сложнее и многограннее? Наверное. Но мне, сегодня, достаточно этого.
Впрочем, позволю себе изложить еще пару мыслей, которые возникли пока отец Александр делился соображениями по будущему восстановлению
В ветхом завете, описано много историй о том, как люди строили свою жизнь с Богом. И вот что интересно? Всякий раз, когда они отступали от Бога, они попадали в какой-нибудь плен. Потом люди возвращались к Богу, и он выводил их из плена.
А еще я слышал, что апостол Павел сделал великое открытие. Он открыл, что Иисус Христос вчера, сегодня и во веки веков – тот же. Но тогда напрашивается вывод, что евангельская история не кончилась, а продолжается по сей день.
Так это же замечательно.
Это же все меняет.
Значит ничего еще ни кончилось и на остров обязательно придут новые островитяне.
С Божьей помощью.
Гвозди
Про жизнь можно рассуждать и думать по-разному. Спорить тоже можно, спорить, даже предпочтительнее. Сегодня все спорят про жизнь, про настоящее, а особенно про прошлое.
Но для меня, потомственного горожанина, почти всю жизнь прожившего в деревне, в этих спорах нет ничего, кроме суеты. И вот ведь пропасть, понимаешь, что все это суета, а отрешиться от нее не можешь. Отовсюду наваливается этот «белый шум». Иной раз не совладаешь с собой, решишь в него вслушаться и ничего ведь хорошего не выходит. Весь день потом голова забита пустотой. Вот ведь какой оксюморон выходит. «Голова, заполненная пустотой».
Может быть, я неправильно живу? И на самом деле надо с головой окунаться в это море слов, понятий и новых смыслов. Но вот что-то не хочется. Заполняющая голову пустота мешает собираться со своими собственными мыслями, пусть они даже и касаются наболевших в чужих головах тем.
Только выстроишь связную цепочку мыслей… Так на тебе. Кто-то убедительно ляпнет какой-нибудь аргументированный вздор. И все, опять путаница.
Как с устройством вселенной. Одни говорят, что между галактиками пусто другие утверждают, что там темная материя. Ни те, ни другие точно ничего не знают, а шуму от них, как от экологов. У этих, вообще, то новый ледниковый период, то глобальное потепление. Кстати, они не разу еще не угадали. В небесной канцелярии над ними, наверное, смеются до коликов.
А в этом месте, куда меня привела судьба, этого шума не было. Ни политики, ни экономики, ни исторической правды…
Хотя нет, исторической правды здесь было в избытке. Расстилалась она здесь передо мной, как схема разделки туши на стене в мясном отделе. Сравнение так себе, но уж как есть. Ничего иного в голову не приходит. А вот мыслей рождается много и ведь как они тут в тишине аккуратно складываются. Узора не выходит, но все ровно одна к одной.
Если бы не проплывающие изредка автомобили, можно было бы подумать, что время здесь застыло. Шло, шло время, дошло до этого места и остановилось. И теперь вся история этого места, и вообще всего моего народа, лежит на этой проплешине под серым небом, как отпечаток древнего ящера в куске древнего песчаника.
Я стою под небом, окруженный кирпичными стенами. Сквозь высокие провалы окон внутрь заглядывает октябрьская пустота. Сейчас в этот каменный круг можно войти через любое окно, но я вошел через избитый кирками воротный проем. Не побоялся нависшего под низким сводом кирпичного обломка, и не оступился на известковой осыпи.
Позади по дороге проехала одинокая легковушка, чуть притормозила и покатилась дальше. А я остался. Отвернулся от дороги и смотрю на уцелевшие, пока своды, держащие огромный барабан. Кровельное железо давно сорвано, остались лишь контуры кровли, обозначенные пунктиром гвоздей.
Наружная штукатурка осыпалась и стала «почвой», на которой угнездились березки. Хорошо угнездились, корни расползлись по стенам, как змеи. Уцепились за каждую щель. Их нельзя просто скинуть, их приходится отдирать, вытягивать из трещин, вырубать топором. А сбросив вниз, смотришь на них словно на отрубленные щупальца невиданного кракена.
Наверх ведет деревянная приставная лестница, привязанная вверху за какой-то проржавевший штырь. На своде сплошная россыпь кирпичной крошки. Под ней притаились пасти невидимых до времени провалов. Я иду по краю, стараясь не наступать на свод, если свод рухнет лететь придется долго, может даже всю жизнь, впрочем, на этом своде есть на кого уповать. На том я и стою. Больше не на чем.
Очень хорошо вот так сидеть на краю разрушенного свода в тишине и размышлять о том, что же случилось с этой землей с ее жителями.