Лев Иванович вытер платком широкий лоб, оглядел внимательно зал, словно с каждым из присутствующих хотел поздороваться лично, и полные губы его растянулись в улыбке.
— Сто процентов присутствует! А? Это хорошо-о-о-о!
— На то мы и кооперация! — выкрикнул кто-то из задних рядов. Лихая, веселая сила звенела в голосе.
В зале одобрительно зашумели.
— Тише, тише, товарищи! — поднял руку Лев Иванович и покосился на женщину в строгом сером платье. — На нашем собрании, товарищи, присутствует представитель из областного комитета партии…
Женщина кивнула и записала что-то в блокноте. А председатель сообщил, что об итогах работы за первый квартал Ачурского райпотребсоюза сделает сообщение Родькин Юрий Аркадьевич.
Родькин ждать себя не заставил. Негромкий его голос зашелестел в тишине по-газетному, без запинки, хотя ни в какую шпаргалку Юрий Аркадьевич не заглядывал.
Мишаня попытался вникнуть в то, о чем он говорит, но так и не мог, — цифры закупок и поставок, проценты товарооборота, проценты намеченные и фактические, выполнение плана райпотребсоюзом ничего ему не говорили. И только когда Юрий Аркадьевич обмолвился о том, что по плану в городе намечается построить кафе-мороженое на пятьдесят посадочных мест, Мишаня немного оживился. Раз кафе, значит, и холодильное оборудование монтировать придется. Но кто его будет монтировать, об этом Юрий Аркадьевич не обмолвился…
— Громче можно?! — донесся из задних рядов веселый голос.
Юрий Аркадьевич запнулся, но справился с собой быстро, просьбу уважил.
— Во как рубить надо! — кивнул Мишане Фотий Маркелыч. — Учись…
— Это мне ни к чему, — прошептал Мишаня.
— Как так ни к чему? Сгодится! — не то усмехнулся, не то обиделся мясник.
Женщина — представитель из областного комитета слушала докладчика внимательно и что-то писала, а когда Родькин сделал паузу, спросила тихим, неораторским голосом:
— А о культуре обслуживания вы что, ничего не добавите?
Как же, как же, Светлана Георгиевна! — улыбнулся виновато Юрий Аркадьевич. — В обязательном порядке…
Достал из кармана блокнот, глянул в зрительный зал.
— Вопрос о культуре сферы обслуживания, товарищи, всегда был и остается самым актуальным и болевым вопросом для всех нас, работников торговли! И мы этот вопрос никогда не снимали с повестки дня.
Здесь я должен отметить, что в некоторых точках нашей организации имеют место случаи неудовлетворительного взаимоотношения продавцов с покупателями…
— А поконкретней можно? — донеслось из задних рядов.
— Можно и поконкретней! Возьмем, к примеру, магазин номер двадцать один…
Мишаня глянул на Фотия Маркелыча. Мясник вжался в кресло, и лицо его набрякло пунцовой тяжестью.
— Магазин номер двадцать один, товарищи! — несся со сцены, голос Юрия Аркадьевича. — Самая горячая точка нашей организации. И завмаг товарищ Мельников о культуре забыл…
— Как это я забыл? — вскинулся Фотий Маркелыч. — У меня рука отсыхает заявки писать! Пускай товароведы отвечают!
— Мы здесь, товарищ Мельников, не о поставках мяса разговор ведем. А о культуре! — с обидцей возразил Родькин. — О культуре, понимаете? Мы с вами с чем в завтрашний день идем? Что мы несем в завтрашний день? Грубость! Неуважение к покупателю! Культура, товарищ Мельников, это совесть продавца! И мы ее по заявкам на бойне не получим…
Голос Юрия Аркадьевича звенел в тишине зала. В глазах его светился льдистый огонек.
— Хамство, товарищи! Хамство и грубость! Я жалобные книги за первый квартал просматривал. Жалуются покупатели! Жалуются клиенты! Да! Да! Это и к вам относится, товарищ Голубица!
— А что я такого сделала? — ударил в спину Мишани гневный голосок. Он обернулся. Цыганисто-смуглое лицо Голубицы — официантки из ресторана — вытянулось, вот-вот вскочит и на сцену бросится.
— Что вы сделали? — вершил суд Юрий Аркадьевич. — Ничего хорошего! Всюду в жалобной книге ваша фамилия… А ведь у вас с людьми самый тесный контакт…
— И какие же это люди? — не поддалась Голубица. — Нажрутся и книгу требуют! А я крайняя, да?
— Валя! Прекрати! — не разжимая сердечка ядовито накрашенных губ, прошептала Аза Францевна.
Но Голубица будто и не расслышала. Воинственно одернув голубую кофточку, встала. Грудь вперед. Глаза горят, приблизься, ожжет взглядом!
— Лю-ю-юди! — крикнула на весь зал. — Все, выходит, люди, а я не человек, да? У меня, выходит, и прав никаких нету? Да? У меня мать парализованная лежит! Что вы мне предложили, Юрий Аркадьич, когда я на расширение подавала? Я честная женщина!
— Глохни, честная! — подал голос Фотий Маркелыч.
— Здесь квартальное собрание! Здесь не место жилищные вопросы решать! — поджал губы Родькин.
— А где ж их решать? Случаем, не на вашей даче, Юрий Аркадьич?! — снова донесся с задних рядов звонкоголосый, бесшабашный голос. И словно стена невидимая рухнула — в зале засмеялись.
— Товарищи, товарищи! — постучал карандашом по графину Лев Иванович. — Будут прения, каждому дадим слово!
Юрий Аркадьевич смутился, скосил взгляд на представителя из обкома партии.
Женщина сидела молча, склонив голову, словно книгу читала на коленях. Потом шепнула что-то председателю райпотребсоюза. Лев Иванович молча кивнул, встал.
— Голубица! Зайдите ко мне после собрания…
— Не стоит, Лев Иванович! Все дела у меня! — извинительно улыбаясь, зашептал Юрий Аркадьевич. — Все решим… В кратчайший срок…
— Да сроки уже вышли, понимаешь! Сейчас решать надо! — сказал холодным голосом Лев Иванович и глянул в зал. — У кого, товарищи, имеются вопросы?
— Когда на кухню людей дадите? — поднялась со своего места Анна Васильевна. — Сколько я одна буду крутиться?
— Ну о чем? О чем ты спрашиваешь? — зашептала Аза Францевна.
— А о чем же мне еще спрашивать? Я всю жизнь у плиты стою. Мне не двадцать лет…
— Ребенка моего когда в садик возьмут? — выкрикнула посудомойщица Васютина.
— Пусть представитель из области разберется с фондами! — донеслось из задних рядов.
— Точно! — подтвердил хрипловатый басок у дверей. — Пусть фонды на строительство пересмотрят! Пусть разберутся!..
— Не волнуйтесь, товарищи! — спокойно, но твердо сказала женщина из обкома партии. — Во всем мы разберемся!..
— Давно пора!
Мишаня обернулся, уж очень хотелось ему увидеть того человека из задних рядов, подававшего реплики во время собрания. Голос его веселый хотелось еще раз услышать. Но люди уже вставали со своих мест, хлопали стульями, кто-то смеялся, вкусно пахло сигаретным дымком в нагретом дыханием людей воздухе. И как-то тепло и непривычно-спокойно вдруг стало Мишане среди этих незнакомых еще, молодых, пожилых, разгоряченных людей. И, когда пробирался к выходу, почувствовал, как со всех сторон обхватило его единое, жаркое тело, частицей этого тела себя осознал.
— И когда ж ты успел уйти? Вроде вместе вчера вернулись! А? — Голос у мастера был дружелюбно-доверчивым. И руку он Мишане пожал крепко, по-братски. Узнал, что на собрании был представитель из обкома партии, сигаретку недокуренную смял.
— Так даже?! Ну-ну! А Аркадьич выступал?
— Выступал…
— И что говорил? — Филецкий весь подобрался, глядел не мигая.
— О культуре, — нехотя ответил Мишаня.
— Во-во! — облегченно вздохнул мастер и новую сигаретку зажег. — С культурой у нас глухо! Это верно…
— Верно! — перебил Мишаня. — Он себе дачу с бассейном строит! А людям жить негде…
Филецкий недоуменно посмотрел на Мишаню.
— Вот оно ты как…
— Что как? — вскинулся Мишаня.
— А ничего, — усмехнулся Филецкий. — Дачу эту ведь мы с тобой вместе строим. Помогаем, точнее, строить…
— Ты меня не путай! Понял? Ты мне ничего, не говорил! Ты вообще мне ничего не говоришь!