— Интересно, Георгий Вахтангович? Хотите составить компанию?
Сохадзе шумно подобрал слюни, дернул уголками рта, но улыбнуться не успел. Татьяна запустила в него чем попало. А попала тяжелая пепельница из обрезанной танковой гильзы — такими армейскими сувенирами был забит весь дом.
Пепельница оказалась универсальной вещью: и оружием, и средством излечения. Приложив ее к наливающемуся синяку на лбу, Сохадзе молча удалился.
Утром Змей встал злой, бледный от кардиостимуляторов, трясущийся с похмелья. Выпил полстакана коньяку и поплелся провожать до ворот уже поднявшихся Наташку и Сохадзе, который вызвал себе машину.
Татьяна разбирала остатки вчерашнего стола, укладывала в пластмассовые коробочки закуски, оборачивала фольгой. Сливать недопитую водку из бутылок в одну Змей отучил ее с самого начала совместной жизни.
Заявившийся в столовую Змей, стеная и воздыхая, шарил по пепельницам, чтобы табаком из окурков набить себе трубку. Плюшкин! Подобные действия не предвещали ничего хорошего. Похоже, в его больной голове начал работать калькулятор: в какую сумму это все ему обошлось.
Татьяна тенью скользнула на кухню, налила из кофеварки двойной кофе в любимый змеестакан с серебряным подстаканником, вернулась в столовую, поставила перед ним. Змей трясущимися руками крошил в трубку почти целую сигарету «Данхил» с золотым ободком. Вчера такие курил Викин муж, Змей не мог этого не заметить и сейчас подзаводился. В змееголове явно варилось что-то особо ядовитое:
— Ой… Ух… Ну, ч-черт!.. Гости, мать их через семь гробов с хлюпаньем! Ящик «Юрия Долгорукого» выжрали, и хоть бы что! Грохнул три штуки баксов, а подарили какую-то херню! — Змей задымил трубкой и шумно отхлебнул кофе. — И кофе дрянь! Помои!
Татьяна, присев на корточки, старалась бесшумно складывать на совок осколки. Где пьют, там и бьют.
— Прячешься?! — Змей грохнул кулаком по столу.
У Татьяны сорвался и звякнул фужер с отбитой ножкой. — А-а! Посуду бьешь! — торжествующе взревел Змей. — Х-ххозяйка, в болото носом!
Татьяна бросила совок, подхватила поднос с грязной посудой и потащила на кухню. Змей направился следом, сопя трубкой, громыхая незавязанными кроссовками и наезжая сзади на Татьяну, как революционный бронепоезд:
— Ну, бабы! Как напьются, так все у них из рук валится! Всю посуду в доме извели! Ложки серебряные потаскали! — Утопая в клубах табачного дыма. Змей ввалился следом за ней на кухню, рванул дверцы холодильника. — Разорили совсем! Ты сколько икры открыла?
Татьяна молча поставила поднос, вышла, хлопнув дверью, и заперлась в своей комнате.
Змею было неинтересно бушевать одному. Он подкрался к Татьяниной двери, не подозревая, что из щелей к ней потянуло табачным дымом. ;
— Можно без конспирации, — не повышая голоса, сказала Татьяна.
— Какая конспирация? Никакой конспирации, — смутился Змей. Дверная ручка повернулась — он попытался войти, обнаружил, что замок заперт, и с восторгом завопил:
— Ага! Закрылась! Есть что скрывать! А я-то чувствую, что рогами по потолку скребу!
Затишье — неужто разбегается? И точно: бу-бух всем телом в дверь! Но у Татьяны-то дверь цельная, дубовая, замок итальянский — сам выбирал, плечо сломаешь — не вышибешь.
— У-уй!! Е-о! Плечо мое, плечо! Что ты мне вколола ночью, а? Смерти моей ждешь! То-то меня с утра тошнит!
Ну, я тебе покажу смерти! — Голос Змея удалялся.
Татьяна приоткрыла дверь. В конце коридора, за стеклянной дверью столовой, метался Змей, заталкивая патроны в барабан слоновьего ружья. Ужас! Она схватила сумочку, какую-то попавшуюся на вешалке куртку и побежала к черному ходу, открывавшемуся на змеестрельбище.
Карабкаясь по изгрызенной пулями насыпи, она слышала за спиной громовой командный голос с крыльца:
— Чтоб ноги твоей больше в моем доме не было!
Вслед нырнувшей под колючую проволоку Татьяне загремели выстрелы, что-то небольно хлестнуло по плечу.
Она обернулась. Хоть и похмельный, и во гневе, Змей благоразумно палил из слоновьего ружья в насыпь. Сырой песок фонтанами разлетался во все стороны.
ЗМЕИНАЯ ЛЮБОВЬ
— Делай, что приказано! — прикрикнул Морской Змей и потянулся к пистолету. — Пойми, лейтенант, мне жалко девчонку не меньше, чем тебе.
Но она оказалась не в том месте не в то время, и тут уже ничего не исправишь. Если ее отпустить, она сдаст нашу группу, и мы все здесь ляжем.
Поэтому вопроса «убрать или отпустить?» просто нет. Либо ее убираешь ты, либо я. В последнем случае придется убрать вас обоих, потому что я больше не смогу тебе доверять.
— Она клянется молчать, — буркнул Альварес.
— Это ничего не меняет. Суть в том, что у нее есть возможность нас выдать. Я не собираюсь проверять на наших шкурах, сделает она это или нет.
Разложив на столе свой дачный арсенал, Змей шуровал в стволе карабина шомполом с масляной тряпкой.
Чистить оружие полагается дважды: сразу после стрельбы, когда легко снимается основной слой порохового нагара, и на второй-третий день, когда из пор металла проступят остатки. Но вчера было не до чистки. За ночь нагар схватился коркой, а оружейная щелочь осталась в Москве. Змей ожесточенно водил шомполом, потел и злился.
Он давно уже залил бы стволы маслом и бросил откисать еще на сутки, но убирать ружья в шкаф не хотелось.
Ему было страшно.
Важнейшее правило безопасности — «не высовывайся». Многие следуют ему поневоле и спокойно себе живут за картонными дверями хрущоб, поскольку ни имущество, ни способности, ни иные данные этих людей не представляют интереса ни для кого, кроме них самих.
Состоятельный человек начинает строительство особняка с ограды, а в целом на системы безопасности уходит до двадцати процентов общей стоимости постройки. Его телефоны изъяты из общедоступных справочников, его жену и детей проверяет его же охрана — на предмет нежелательных связей; он вынужден подчиняться множеству запретов, впрочем, чаще всего необременительных: не ходить в одиночку, не вести важных разговоров по телефону, контролировать свои контакты, скрывать слабости… Таким образом, богач проводит жизнь в золотой клетке, сооруженной по его же собственному приказу.