— А может, сегодня? — спросил Чекист.
— Сегодня он не может: у него в ночь дежурство, и еще вот что… Курцево полиция уже проверила, могут к вечеру и к нам нагрянуть. Если начнут обыск, то зарывайтесь глубже в сено, но не стойте вплотную к стенке, обычно протыкают железными прутами вначале у стенок. Я правильно говорю? — спросил Старик у Чекиста и, не получив ответа, вышел из сарая. За ним шел Снайпер, а за ним боком Полицейский, стараясь не подставлять спину, держа в пределах видимости Политрука с вилами.
Чекист, Снайпер и Политрук смотрели сквозь щели сарая на деревенскую жизнь. Анна во дворе шинковала капусту, и была она снова в новом ярком крепдешиновом платье. Чекист покрутил у виска.
— Ладно тебе, — сказал Снайпер. — Я у нее спрашивал. Она сказала, что купила у отступающих из Латвии командирских жен почти задарма восемь платьев, чего их беречь, вот и надевает. Еще сказала, что понравиться хочет, мужики-то, мол, молодые, пусть посмотрят, что в деревне, если приодеть, бабы не хуже, чем в городе.
— Что, так и сказала? — спросил Чекист.
— Так и сказала…
Дымились бани. Бабы, подоткнув подолы юбок и летних сарафанов, на речке полоскали белье, не стесняясь парня лет двадцати, который смотрел на задранные подолы и по-идиотски радостно смеялся.
— Кирюша, — сказала ему одна из женщин, — ты бы нам поиграл и спел.
И парень, как ребенок, убежал вприпрыжку, принес гармонь, заиграл и запел известную предвоенную песню:
И уже набежали пятилетние и трехлетние детишки и, положив палочки на плечи, начали маршировать и подпевать деревенскому дурачку, наверное еще не очень понимая смысл припева.
Женщины смеялись, глядя на своих марширующих детей. Чекист и Политрук смотрели молча, и была в их взглядах явная растерянность.
— Я скоро вернусь, — пообещал Снайпер.
— Принеси книжку почитать, — попросил Политрук.
— Принесу, — пообещал Снайпер.
Снайпер почти по-пластунски пересек огород, заскочил в соседний двор, вбежал в избу.
Катерина валиком гладила выстиранное белье. Снайпер обнял ее и начал стягивать платье.
— Кирюшка вернется, — попыталась сопротивляться Катерина.
И тут гармошка замолчала и пение прекратилось. Катерина выглянула в окно.
Мимо изб пронеслись на таратайке двое полицейских и в конце деревни, на горке, залегли с карабинами.
Один с ручным пулеметом занял позицию на колокольне без креста на куполе.
Бабы бежали с речки, чтобы укрыться в домах, и тащили за собою детей. И только деревенский дурачок, улыбаясь, подошел к Полицмейстеру, сорокалетнему, старше всех полицейских, и снова заиграл и самозабвенно запел:
— Заберем? — спросил полицейский.
— Это местный идиот, — ответил Полицмейстер. — Скиньте ему штаны и всыпьте.
— Шомполами? — спросил полицейский.
— Ремнем, он же мальчишка.
Дурачка тут же на «козле» для пилки дров отлупили ремнем по голой заднице. Дурачок кричал и плакал.
Полицмейстер и трое полицейских начали обход дворов, осмотр подвалов и чердаков.
Все сараи были уже заполнены новым сеном. Полицейские стреляли в сено — три выстрела — и прислушивались. Полицейских сопровождал Старик.
Полицейские приближались к дому Старика и наконец вошли во двор. Обыскивали подвал, чердак. Вошли в сарай. Полицейские сделали три контрольных выстрела. Полицмейстер наблюдал за Стариком.
— Еще три сверху, — сказал Полицмейстер.
— Если и мне веры нет, то пошел бы ты… — сказал Старик Полицмейстеру. — Завтра поеду к коменданту и сдам свою должность.
Старик вышел из сарая, сел на завалинку и закурил. Полицейский приготовился сделать очередные выстрелы, но Полицмейстер остановил его жестом, вышел из сарая, сел рядом со Стариком и тоже закурил.
— А я никому не верю, — сказал Полицмейстер. — Потому что, если придет твой сын или зять, не выдашь ведь?
— Не выдам, — согласился Старик.
— Поэтому и для тебя исключений не будет, — пообещал Полицмейстер и добавил: — Беглых пленных я найду, далеко они убежать не могли. Но еще одно указание вышло: забирать евреев, цыган и убогих и отсылать и лагерь.