Сколько себя помню, там все время что-то росло. Лучок, укропчик, любисток — на вкус та же петрушка, только многолетняя, каждый год сажать не надо. Но главное, конечно, цветы. Вдоль дальней решетки — высокой густой стеной мамины любимые золотые шары. Они ей детство напоминают, Ригу. По вечерам вокруг них хвостики тумана вьются. Недолго видны, тают быстро, — но так это красиво, так сказочно, что я даже ботанику полюбила. И наверное, хотела бы стать биологом, когда вырасту. А пока мы с бабушкой землю таскаем, деревянные ящики, ведра, тазы — всё, в чем растениям устроиться можно. Цветов-то у нас хватает. Терраса на теплом подвале расположена, на юг выходит, даже пионы хорошо растут. Их мы в честь Зинаиды Ивановны (бабушкиной бабушки) посадили. В честь папы Васеньки (Василия Николаевича Можаева, бабушкиного отца и моего прадеда) — васильки разноцветные, махровые, очень крупные. В честь моего деда, Александра Шефера, — цветы хоть и не броские, зато ароматные, — душистый табак. Сам дед из немцев Поволжья был. Бабушка говорит, там эти цветы очень любили. Он на войну добровольцем ушел, а в 1943-ьем погиб. Я о нем только из рассказов бабушки и знаю. Зато благодаря цветам не забываю.
А вот с бабушкиными любимыми розами просто беда! Долго не принимались. Однажды принялись, и шли хорошо, дружно, и первые цветы красные-красные были, как бабушка мечтала, — но недолго мы радовались. Как-то ночью хулиганы на террасу забрались, все цветы переломали, а розовый куст совсем погубили. Так что бабушка космеей ограничивается, «красотками» ее называет. Это у Можаевых так говорили.
Бывает, возимся на террасе, а бабушка нет-нет и вспомнит что-нибудь интересненькое из прошлого, мне бы записать, собрать все воедино — да все не случалось. А тут с дневником этим ерунда какая-то. Не получилось у меня свои мысли записывать, — глупые они, неинтересные. Вот и решила семейные истории, бабушкины воспоминания, фотографии старые, вырезки — все в один дневник собирать. Потом можно будет записи по времени выстроить, а там и целая история получится, где каждый Можаев свое место займет, почти как в книгах бывает. Только книги выдумываются, а Можаевы действительно жили. И для меня — не просто жили. Не будь их, и меня бы не было.
И в этом смысле «Можаевы — мое сокровище».
ТАМБОВСКИЕ ГЛАВЫ
Глава 1. Дикое поле
«Дикое поле» — звучит нормально. «Дикое поле» — обычно звучит. Но если вслушаться, если вдуматься, не все с этим звучанием гладко. «Поле», — каким оно по-русски бывает? Бескрайним, ровным, хлебным, гречишным… Все как будто взгляда человеческого ждет, рук умелых да сильных. Какое же «дикое»? Дикими у нас степь бесплодную, зверя лютого да человека неприкаянного называют. Про поле — «чистое» говорят, «раздольное».
От Москвы до Казани, от Казани по Волге вниз до Царицына, до Астрахани, оттуда по землям Поволжья с Придоньем до Крыма и Белграда, и от Белграда вверх, вдоль границы с Речью Посполитой, до самой Москвы распростерлось безлюдное поле. Столько земли нетронутой, — виданое ли дело?! Да ведь одной земли для хозяйства мало. Ей работник нужен, а работнику — защитник. Вот и жались мужики к городам да крепостям, а те — к Новгороду.
А что Новгород? Новгород не хлебородством, — торговлей велик был. Со всей Руси товары к нему стекались, со всех сторон купцы заморские съезжались. А вот земля урожаями не баловала, постоянного ухода требовала. Оттого всяк вершок со тщанием урабатывали и духов как след задабривали. Да видно, плохо задабривали, что беда за бедой посыпались: то сухмень, то ливни да заморозки, то землю трясет, то солнце средь бела дня гаснет… В городе мор начался, бесхлебье, — люди на Волгу и подались. Там просторы другие: земли и воды всем хватает.