Но однажды и этой благости пришел конец.
Мама Вера работать должна была, а тут ураганом, вихрем влетела, — лицо перекошенное, глаза красные и причитает, как кликуша на похоронах:
— Что ж это творится? Земля ж! Люди! Матушка, батюшка! Мало им Антоновых[53], мало жида Гольдина[54]! Так они газом! Газом собираются!.. Азорку, пажити, ухожья, речку…
— Что с газом-то? — бестолково уставилась Кузьминишна на Веру. — Газ какой-то… — пыталась объяснить она подошедшей Фае с девочками.
— Какой-то! — чуть не кричала Вера. — Такой, что всех убивает, землю выжигает, воду травит. Выпьешь да помрешь. Какой-то!
— Девочки, учиться! — отослала Кузьминишна девочек в их комнату, но те, отступив в глубь коридора так и остались дослушивать… — А ты, матушка, — повернулась она к Вере, — по порядку давай, что за люди, что за газ… — И женщины повели Веру на кухню, не заметив увязавшихся следом Ариши и Поли с Машенькой.
Глотая слезы, всхлипывая и хватаясь за голову, Вера рассказывала:
— На тамбовщине мужики бучу подняли. «Эти» енералов своих нагнали. Один, говорят, богом мечен, глазами крив, другой и вовсе пшек. Нехристи, словом. Ядовитый газ пустить удумали. Баллоны уже завезли. Теперь думают, как бы все так устроить, чтобы самим не перетравиться. Предупреждаются…
— Да кого травить-то, не пойму? мужиков что ль? Да за что ж? — терялась Кузьминишна.
— Будто не было, чтоб люди друг друга ни за что убивали… — как-то слишком спокойно произнесла Фая.
— Ну тебя! — отмахнулась Вера, — опять свое жидовское мелешь. А у меня батюшка, дом, родня! — завыла она.
— Господи! — всплеснула руками Кузьминишна. — Хозяйке-то как сказать? Там же Можаевы… Ро-о-одненькие! — залилась она слезами.
И над кухней повисло тяжелое молчание, прерываемое лишь всхлипами и шмыганьем.
Позже, когда вернулись из больницы Зинаида Ивановна с Василием Николаевичем, снова взрослые собирались на кухне, снова Вера им все пересказывала, снова плач стоял, и снова девочек раз за разом в детскую отсылали. И день, и два, и несколько в тиши да печали прошло. И долго еще стекались в людскую горькие вести с тамбовщины.
Тяжело и долго доходило до девочек, что нет им пути назад в Белую. Идти уже не к кому, прежние обитатели сгинули, кто от старости, кто в столкновениях… Сестер-инокинь из монастыря выгнали, церковь в Герасимовке обобрали да сожгли, а само семейство герасимовское рассеялось (кто с сестрами ушел, кто вместе с Мишей навсегда в тамбовской земле полег), зато в Новоспасском целый гарнизон «красных» расположился, — свою власть оружием да жестокостью насаждают, а все боятся. И чем больше боятся, тем жесточее становятся и сами, и противники их, и всюду, всюду рыщут люди недобрые, дух погибельный накликают.
Тяжело и долго понимала Поля, как это — жить без Белой, без папенькиной заимки, без лесной речушки, без Яружки. Вспоминала, вдумывалась и не могла понять, кому и чем помешали сестры-инокини, уютный приземистый «Герасим»? где теперь учиться окрестным детишкам? что случилось с жителями Белой, как могли они все исчезнуть? За какие такие грехи выпало им это наказание? За что? За что так с Зинаидой Ивановной, с папой Васенькой, с Аришей и Машей, и с нею, Полей? Мучительные вопросы изматывали ей душу, но увы! задать их было некому.
Ариша (даже Ариша!) с Машей вряд ли знали больше нее, и сами ходили бледные и заплаканные.
Мама Вера сидела дома, забыв о работе, то голубила дочек, то замирала, уставясь пустым взглядом перед собой, то бралась лихорадочно перебирать привезенные из Азорки памятные вещи, то снова призывала девочек.
Зинаида Ивановна слегла, замолчала и перестала есть.
Василий Николаевич из немочи не выходил, припадок за припадком — даже имена домочадцев забывать начал.
Петька и тот не справлялся: вдруг белел, кривился и убегал в тележню.
Наконец, Данилыч решился обеспокоить самого доктора Яблонского. К счастью, тот мешкать не стал, — тут же вместе с Данилычем во флигелек и явился.
Возможно, доктор этот лучше других смог бы объяснить Поле, что и почему происходит в Белой. Но ей уже не до тамбовщины было, — все ее мысли, вся душа сосредоточилась в одном-единственном, горячем и ясном желании, — чтобы все, наконец, поправились: чтобы Зинаида Ивановна начала есть, говорить и смогла встать, чтобы папа Васенька вырвался из охватившего его мрака, чтобы у мамы Веры взгляд стал осмысленным, живым, чтоб у сестричек прошли синячки под глазами и чтобы Петька перестал белеть как лист и убегать из людской…
53
Имеются в виду «атаман» Антонов А. С., возглавивший тамбовское восстание крестьян против Советской власти, и большевик Антонов В. А. (Антонов-Овсеенко), руководивший подавлением этого восстания. Оба отличались беспощадностью и жестокостью по отношению к мирным гражданам.
54
Гольдин, Яков Григорьевич — с 1919 по 1920 г. губпродкомиссар тамбовской губернии. Также прославился жестокостью.