С Павлом Матвеевичем и бабушка Люба приехала. Уж как Зинаида Ивановна дорогих гостей ждала! Это ж подруга далекой юности и какой-никакой, но кузен!
Но встреча безрадостной получилась.
Сначала бабушка Люба одна пришла. У них с супругом уговор такой был: он с утра по мероприятиям отправляется, она — по знакомым, а позже у Зинаиды Ивановны встретятся. И пока Павел Матвеевич по митингам и встречам воодушевлял и представительствовал, женщины в можаевском флигельке прошлое вспоминали, о сегодняшнем говорили.
Бабушка Люба рассказывала, что живут они по-прежнему на Петроградской стороне, в доходном доме Можаева, но уплотнили, конечно; что дочь в Музее Революции работает, в Зимнем; на работу во дворец ходит, во как! что супруг дочери, зять то есть, исчез однажды, словно в воду канул, ходили слухи, что к белым подался, — чудом дочки не коснулось; Варе спасибо, замолвила словечко… а дочь снова Можаевой стала.
— А с Варей что? — поинтересовалась Зинаида Ивановна.
— У Вари своя жизнь. В Москве. У нас своя в Ленинграде. И вряд ли что-то изменится, — погрустнела бабушка Люба. — Горела, мечтала наша красавица… Музей Революции кое-что из ее вещей себе попросил. А теперь не выставляют. Как узнали, что беспартийная, все в запасники спрятали. Да и характером Варя плоха стала, со всеми перессорилась…
— А сколько страсти, сколько огня было, — задумалась Зинаида Ивановна. — Казалось бы, дождалась. Радоваться надо!
— Да чему радоваться?! Все только боишься чего-то. Время-то какое: никого не щадит, ни-ко-го, — испуганным шепотом произнесла бабушка Люба последнее слово и тут же вернулась к прежнему тону. — Вот и болит душа за детей, за внуков. Вот и думаешь, как бы им понадежнее устроиться. А как оно надежней, кто знает? У вас-то что?
Зинаида Ивановна, в свою очередь, рассказала о Горском, об отъезде Веры с Машенькой, об Аришиных успехах, о том, что Поля все не придумает, как дальше быть…
Тут как раз и Павел Матвеевич подошел. Был он в прекрасном, благостном настроении, чуть под хмельком и крайне расположен к разговорам. Поесть отказался («накормили уж!» — довольно похлопал он себя по животу), но почаевничать согласился. Поля тут же поставила ему один из самых красивых чайных приборов, оставшихся от можаевских сервизов, из белоснежного тонкого фарфора с золотистой росписью, и налила — как гость и просил, — крепкого, горячего чая. Павел Матвеевич одобрительно крякнул, и в ожидании, пока чай остынет, присоединился к общему разговору, а узнав про Полю, посоветовал ей прислониться как-нибудь к рабочему классу.
— Это как же, интересно? — озадачилась Зинаида Ивановна. — Ты-то сам прислонился ли? Кем сейчас значишься? Пролетарием? Служащим? Вот здороваешься и говоришь: я такой-то, такой-то… Ну-ка, что говоришь? Антонов наш, который Саратовский[64], сразу председателем исполкома представляется. Вопросов о происхождении не любит. Сам-то дворянских кровей, вот и не любит.
— Павлуша у нас член Общества бывших политзаключенных и ссыльнокаторжных. У них там все свое, заслужили. А мы как-нибудь, как-нибудь… — мягко, умиротворяюще упрашивала бабушка Люба.
Зинаида Ивановна хоть и с трудом, — однако промолчала, сдержалась, но чувствовалось, что разговор дальше не пойдет. И гости наскоро попрощалась.
Позже Поля, удивленная вспышкой гневливости у Зинаиды Ивановны, — всегда у той хватало мудрости и доброты, чтобы сглаживать, извинять, понимать, — попыталась выспросить, что же так возмутило бабушку. Та, хоть и не сразу, но открылась: «Из-за Любиньки все. Такая девушка была, романтичная, добрая, великодушная, отважная! А теперь смотрит на него затравленной собачкой, слово сказать боится, а он и рад. Как у них там что — не мое это дело. Но там ведь внучка растет. И с детства все это видит, и что с ней, с ее душой будет? Вот что больно, вот что противно». «Хотя, ради Любиньки, нужно было сдержаться, — добавила Зинаида Ивановна, — но не смогла»! И еще день или два на ее глаза то и дело наворачивались слезы.
А Поле только досадовать оставалось: и бабушку жалко, и нового ничего не узнала. Про благосклонность новых властей к пролетариату, — это она и так знала. В конце концов, именно наличие двух «пролетарских элементов», Данилыча и Петьки, спасало жителей флигелька от уплотнения.
64
Имеется в виду Антонов-Саратовский В. П., председатель Саратовского Совета и Губисполкома.