Зина послушно вернулась к гостям, а когда зашла к Полине Васильевне в следующий раз, — та как будто спала. Зина легонько поцеловала бабушку в лоб и почувствовала странную прохладу. Прохладными были и руки… Полина Васильевна ушла, оставив своих «девочек» одних. Ушла к Можаевым, о которых столько рассказывала, ушла к тем, кто ушел прежде нее.
А в соседней комнате шумели гости, что-то вдохновенное читала Фрида, и надо было сообщить ей, что ее мама умерла, сообщить незаметно для гостей.
Кажется, впервые за долгое время, Фрида поняла Зину без слов, зло сверкнула глазами и вылетела на кухню, где хозяйничала Джина и куда следом за матерью вышла Зина. Не сказав ни слова, Фрида отвернулась к окну, и, открыв форточку, в раздражении сломав несколько спичек, закурила… Джина безмолвно наблюдала за Фридой и Зиной, стараясь вникнуть в происходящее. Напряжение моментально взвилось до предела, и Зина не утерпела:
— Джина, к сожалению, торжество придется прервать.
Джина растерянно закивала, а на кухню вошел Адам Егорыч, невероятным чутьем уловивший тревожные токи:
— Что тут у вас?
— Бабушка… — после долгого молчания не выдержала Зина. — Бабушка умерла.
— Фрида?! — потребовал ясности Адам Егорыч.
Но Фрида даже не обернулась, только плечом дернула, словно говоря: думайте что хотите, мне все равно.
Адам Егорыч, промолчав немного, сам вызвался выпроводить гостей. И через несколько минут от недавнего торжества только и оставались: табачный дым, грязная посуда и духота. На кухне Зина звонила по телефону, а после, в ожидании «официальных лиц», вместе с Джиной убиралась в «парадной» комнате. И когда комната приняла жилой вид, обе пришли на кухню, чтобы уговорить Фриду прилечь.
— Пожалуйста, Фрида… — мягко упрашивала Джина.
— Сто лет Фрида! И что?
— Ну не надо так. Просто пожалей себя, поплачь. Дай боли выход, — продолжала Джина.
— Боль!? — резко повернулась Фрида. И Джина испуганно отшатнулась. Лицо Фриды исказилось в истерической уродливой улыбке. — Да, боль! Только не та, о которой вы тут… Это ж не вас родная мать щенком из дома выкинула, не вас по живому от родной земли отрывали… Что вы о боли знаете?
Но Джина оказалась слишком мудра и сострадательна, чтоб обижаться:
— Вот-вот, покричи, выпусти пар, и полегчает.
— Да отчего полегчает? Такой вечер! Я ж только вспоминать начала, что значит жить, только понимать стала, какая я настоящая, уверенная. Тех пригласила, кто меня наконец оценил, принял. И они пришли, собрались. И такую минуту испортить! Еще ты! — обратилась она к дочери. — Просила же: не болтай! Людей посторонних зачем-то впутала!
В квартиру позвонили, и скоро одни за другими приходили врачи, милиция, еще кто-то. Звучали цифры, суммы, время от времени всплывало имя Фриды, и тут же все вопросы переправлялись к Зине. Зина, если и справлялась, — только потому, что рядом были Вернеры. Наконец, всё стало утихать. Фрида закрылась в большой комнате, Зина на кухне поила Джину с Адамом Егорычем кофе. Тогда же Вернер, стараясь отвлечь всех от печальных мыслей, поинтересовался:
— Так фамилия вашей бабушки Шефер?
— Да. По мужу Шефер, урожденная Можаева.
— А имя Евгении Леонгардовны Раевской вам что-нибудь говорит?
— Насколько я понимаю, речь о бабушкиной знакомой.
— А знаете, именно Евгения Леонгардовна передала мне в свое время рукописи Чащина. Она же рассказывала, что их ее подруга в Саратове каким-то чудом спасла. Прятала где-то, даже с обыском к ней приходили. Вот я и думаю, может, это ваша бабушка и была?
— Верно, бабушка и была. Только приходили не с обыском, а с досмотром, и не из-за стихов Чащина. Они просто под руку попались, и не рукописи, а сборник уже напечатанных, а потом запрещенных стихов. Но рукописи тоже были, просто до них не добрались, а сборник тот бабушка по памяти потом записала. А вы, стало быть, и есть тот самый Адам Георгиевич Вернер, который предисловие к его сборнику написал?
— Он.
— У меня ваша книга особо хранится. Там внутри и открыточка от Люси. Только почему же вас Адамом Егорычем называют, если вы Адам Георгиевич?
— А меня как только не называли… Вот я и предоставляю людям возможность говорить так, как им удобнее, по их языку, по воспитанию, — и чуть задумавшись, продолжил — Надо же… Так хотел Полину Васильевну найти… И вот, пожалуйста.
— Да, грустно. Но никогда не поздно отблагодарить. Так что вы, Зина, малейшая сложность, трудность, — сразу звоните! — прощалась Джина.