Грустно, Михась!..
Впервые и с каким-то удивительным, приятным ощущением реальности посетил там и могилу Элизы Ожешко. Она здесь жила, она была наша, мы должны дружить еще и во имя того житейски прекрасного... что сближает нас.
***
Прочитал, наконец, «По ком звонит колокол». По-польски.
Думал так, читая: стой за правду, художник, и не раскаешься! У нас этот роман все еще не издан, а некоторые страницы его звучат так, будто были написаны после XXII съезда КПСС.
«Учебой» да послушанием подпортился было и я (о чем даже N. писал, подсознательно), и теперь надо обратно отучиваться. Мало того — жалеть надо горько, сколько даром потратил и дней, и бумаги!..
***
Будешь путаться, лезть под руки, зудеть в памяти: «Надо, надо пустить меня к людям!..» А потом уйдешь со мной в небытие? Может, нет — не надо так, может, рассказать все-таки о том, что знаю только я один?..
С этими мыслями надо взяться за «Где твой народ». Не дожимая больше в новый сборник,— пусть идет таким, не дотянутым до планового объема.
...Меньше компромиссов, чем их было в моем творчестве до сих пор! Не растрясать того, что другие не растрясали, что после оказывалось открытием, обогащало их — на мою невеселую, хотя и добрую, как говорится, зависть.
***
Читая дневник Корчака, писанный в гетто.
Сколько раз читал, перечитывал чеховское «Спать хочется» — конец рассказа всегда казался мне надуманным, фальшивым.
1962
Менделе Мойхер-Сфорим. Оттуда частично и начался Шолом-Алейхем, чуть поболтливее, чем его учитель. Да и оба они — при всех художественных, к тому же и высоких, качествах — слишком много балагурят. Может, это — национальная особенность?
«Открытие мира» Смирнова. Хорошо, однако же слишком, по-моему, основательно. То, что он похвалил меня за статью о «Звездном билете», не так уж и тронуло. В некую старость одето это возмущение «выбрыками» молодых литераторов, смешано с чем-то старым — оттуда, что мы теперь справедливо осуждаем.
...Кажется, так много читаю, а как же много еще непрочитанного. Особенно — современных прогрессивных писателей мира.
***
Писать роман о самом себе — нет! Писать его о народе, о нашем времени, где имел и имею свое место и я.
***
Читая у Луначарского о том, что Толстой сознательно, трудом добивался «корявости фразы», думал:
А не слишком ли далеко я зашел в «своем стиле», в том, что называется поэтичностью прозы, если мне уже и заявление в литфонд хочется писать этим «собственным стилем», если я не могу не обработать по-настоящему даже обыкновенную заметку для газеты или радио?
И отвечаю сам себе: лишь бы это было естественно, не приторно. Ибо что же тогда проза Лермонтова, Чехова, Бунина — проза в высшей степени поэтичная и естественно-правдивая?
***
«Аппетит приходит во время еды». А у меня очень часто обдумывание начинается над бумагой.
Учусь писать, как когда-то писал,— для себя.
***
Залез в «Воскресение», где книга развернулась, и вспоминаю доклад Твардовского о Пушкине: «Мы не умеем рассказывать». И действительно, Лев Николаевич не все показывает диалогом. Вот он рассказывает — густо, точно, коротко — о двух революционерах, Набатове и Кондратьеве, в одной короткой главе, а мне так интересно, я так много тут вижу!..
Ну что ж, если я чего не делаю в этом смысле сразу, так постараюсь дотянуть переписывая.
***
По инерции махнул еще главку и почувствовал, что все — устал, разболелись голова и сердце. Пошел в Турец (день был чудесный), а ноги как-то странно ноют, и весь разбитый.
Сегодня, после двух дней отдыха, хотел рвануть снова, но почувствовал, что инерции уже нет, что надо опять настраиваться. Уже, видно, не просто усталость, но и что-то еще утрачено,— сбиваюсь на какую-то вялую, прозаичную автобиографичность, встает даже вопрос: а кому то, что я пишу, нужно?..
Да, здесь, больше чем где-нибудь у меня, автора не выручит действие, — нужны психологическая насыщенность и мысли, а они снова не приходят в голову.
***
Не помню, у кого читал,— кажется, у Толстого,— что оберегать себя, уважать свое здоровье надо так, как умный работник оберегает, уважает орудие труда. Ну, может, не так уж аскетично! А все же, если такое уважение и оберегание превращается в самоцель — смешно и досадно. Для кого и для чего так старательно оберегает себя N., человек бесталанный, мещанин с холодной душой? Для того, чтобы дольше протянуть?..