Отец, видимо, хотел оказать честь нашим гостям, причислив их к русским.
— Ну нет, — возразил Франц Францевич, — маленькие народы достаточно натерпелись в царской тюрьме. Русские…
— Что русские? — ощетинился отец. — Ослабла Россия, так все отрекаются и бегут, как крысы с корабля! Нет уж, не прерывайте, дайте договорить!
«Готово, — решил я, — и с этими знакомыми — игрушки врозь. Отец ставит рекорды по краткости знакомств».
Мама успела отвлечь отца. Она быстро сказала:
— Говорят, полиция напала на след Ставицкого.
— Ставицкого? — повернулся к ней отец. — Чепуха! Полиция сама проводит этого жулика до границы и денег ему даст, чтобы он молчал. Все правительство замешано. Кто ближе к казне, тот и руку в казну. Половина депутатов — жулики!
Жуликов-депутатов и миллионера-авантюриста Ставицкого, скрывшегося после громкого финансового скандала, никто защищать не стал.
После обеда Алька незаметно улизнул: вскочил на велосипед и укатил. Делать было нечего: мыть посуду пришлось мне. Посвистывая, чтобы скрыть досаду, я сунул начатую книгу в карман и отправился на кухню. В подручные мне дали Тильду.
Худенькая, смуглая, темноволосая, с большими черными глазами, она послушно пошла за мной и остановилась в нерешительности посреди кухни.
— Посуду мыть умеете?
— Дома посуду моет Катрин, наша кухарка. — Тильда взглянула на меня и быстро добавила: — Умею.
Бросаю Тильде полотенце и показываю жестом, куда встать, чтобы не мешать. Эта пай-девочка раздражает меня. Она с нескрываемым любопытством следит за тем, как я грею воду и расставляю тазы.
«Вот привязалась. Действительно — детский сад!»
Сбрасываю куртку, развязываю галстук, надеваю кухонный фартук и для полного маскарада повязываю волосы цветастой косынкой. Тильда продолжает внимательно следить за мной. Открываю кран и, брызгая водой, ожесточенно мою посуду мыльной щеткой. Когда Тильда вытерла несколько тарелок, я поднес их к окну.
— Плохо вытерто! Отражаясь от гладкой поверхности, электромагнитные волны должны давать дифракцию!
Тильда молча вытерла еще раз. Теперь я нашел на тарелках «микромоли органических макромолекул».
На черных глазах навернулись слезы. Этого еще не хватало!
— Ладно, Тильда, не обижайтесь. Хотите, я вам покажу открытие, которое мы сделали с Алькой? Оно гениально. Как вообще все, что мы делаем.
Черные глаза вопросительно смотрят на меня. Она чуть улыбнулась, когда я театральным жестом взмахнул щеткой для посуды и поклонился.
— Нагретое тело отдает избыток тепла при испарении смачивающей его жидкости, причем турбулентные завихрения воздуха ускоряют испарение и теплоотдачу… Да что вы, — запнулся я, когда Тильда вдруг отвернулась и заморгала.
— Ладно, почитайте вслух, пока сохнет посуда.
Тильда берет начатый роман и, устроившись на подоконнике, читает с указанного места. Усевшись на кухонную плиту, слушаю о любовных переживаниях Манон Леско, а в большом тазу под напором струи из крана «автоматически» моется посуда.
— Тильда, что ты читаешь?
В окне появилось удивленное лицо Августы Карловны.
За чаем обсуждался мой проступок.
— Дуралей! — кипятился отец. — Неужели сам не понимаешь, что эта книга не для Тильды?
— Глупости! Никакие книги запрещать не следует. Запреты порождают любопытство, а неудовлетворенное любопытство переходит в комплекс неполноценности.
— Лоботряс ученый! — обзывает меня отец и тут же рассказывает про бурсака, забывшего, как называются грабли, пока не наступил на них и не получил граблями по лбу.
— Да подожди ты, Федя, — вмешивается мама. — Тод, ты сам подумай: ну зачем Тильде эти романы?
— Книга интересная, — говорит вдруг Тильда, уставившись в чашку.
Прошло два года.
Теперь я на третьем курсе медфака Парижского университета, работаю экстерном в госпитале. Я свободен и независим. Курю трубку. Целыми днями пропадаю в Латинском квартале, мало бываю дома. Может быть, поэтому почти прекратились мои стычки с Алькой и отцом.
По воскресеньям мы продолжаем ездить на дачу. Правда, наши семейные выезды стали менее живописными и не напоминают больше кочевье цыганского табора. Новая машина заменила «драндулет», чемоданы и корзины укладываются в багажник, за рулем чаще сижу я, чем отец, и, конечно, не ругаюсь так образно, как он. И жизнь на даче приняла более спокойный характер: отец забросил плантации огурцов и производство кваса, мама меньше увлекается пирогами и варениками.