В общем, семья теряет свой самобытный колорит и становится более похожей на другие семьи нашего круга. Сказывается также влияние нашей дружбы с Берзинями.
Берзини приезжают в Пуаньи почти каждое воскресенье.
После обеда все собираются на террасе или в гостиной. Все, кроме Альки, который теперь редко приезжает на дачу, и маленького Жанно, который отправляется в сад, залезает с ногами в шезлонг и читает весь день.
— Сегодня мы сыграем большой шлем, — говорит Франц Францевич, раскидывая аккуратным веером колоду карт и открывая блокнот для записей.
— Цыплят по осени считают, — неизменно отвечает отец и усаживается поудобней в плетеном кресле.
Августа Карловна кладет рядом с собой пучок листьев или цветов. Мама накидывает на плечи шерстяную кофту и мечтает вслух:
— Пойти бы погулять.
— Маруся, следи за картами, — ворчит отец.
Он старается угадать по надломленному углу и чуть растрепанному краю, кому попался валет пик и трефовый туз.
Мама вздыхает и разбирает карты. Начинается игра.
— Пошли? — спрашиваю я Тильду.
Она кивает.
Засунув руки в брюки и пожевывая травинку, я шагал по лесным тропинкам и думал о медицине, Латинском квартале, своем блестящем будущем.
Тоненькая, высокая и нескладная Тильда шла рядом, опустив голову и спрятав маленькие руки в кармашки замшевой куртки. Ветер трепал черные волосы, кусты цепляли за юбку, крапива обжигала голые ноги, а Тильда шла и шла, не поднимая глаз и ничего не спрашивая. Она самоотверженно лазала за мной по скалистым склонам холмов, прыгала через проволоку, продиралась сквозь чащу. Когда я останавливался, она присаживалась на пень и смотрела вдаль. Я не обращал на нее внимания. Я думал о себе.
Много сыграли родители робберов, много мы исходили с Тильдой дорожек вокруг étang du roi[6], прежде чем я привык к моей молчаливой спутнице и стал делиться своими мыслями.
Кто в двадцать лет не испытывал потребности во внимательном и благожелательном слушателе? Таким слушателем стала для меня Тильда. Я мог ей высказывать все, что думал о товарищах, профессорах, родителях, брате и о самом себе, и не бояться иронических замечаний, на которые не скупились мои друзья-студенты.
— Профессора Лаффита знаешь? Так вот, мы подобрали ключи к его квартире и, когда он уехал, ввели в гостиную старую лошадь. Из лаборатории сывороток.
Тильда широко открыла глаза.
— А пусть не проверяет посещаемость! Что мы, рекруты, что ли? Да вообще он противный тип, скряга. Дал пятьдесят франков на наш вечер, а своей курочке небось платит по сто…
Я запнулся.
— Ты знаешь, что такое «курочка»?
Тильда кивнула.
— Ну и хорошо.
Тильда вдруг сказала, взглянув на меня в упор:
— Они не виноваты.
— Кто?
— Эти женщины…
Чуть смутившись, достаю трубку. Прикрываясь ладошкой от ветра, Тильда зажигает спичку.
— Позавчера мне попало от отца. За «Адольфа». Были у меня Пьер и Анри. Они собрали скелет, что у меня в комнате, наклеили ему усики, прядь на лбу нарисовали и свесили его с балкона. Народ смеялся, аплодировал. А отец накричал: «Скелет на балконе врача. Лучшей рекламы для матери не придумал?» Терпеть не могу людей без юмора.
Затягиваюсь. Сизый дымок улетает по ветру.
— Люди без юмора опасны. Знаешь, почему Гитлер захватил Германию? Потому что у немцев нет чувства юмора.
Тильда не улыбнулась. Она повернулась ко мне и посмотрела как-то по-взрослому, серьезно и внимательно.
Пробежала весна, лето, настала осень. Дорожки засыпало желтыми листьями, лес почернел, подернулся дымкой, пропах грибами и дымом.
Воскресные прогулки вошли в привычку. Я не могу не рассказывать моему молчаливому другу о последних событиях в Латинском квартале и не делиться своими гениальными мыслями. Тильда знает профессоров и товарищей и кое в чем начинает разбираться.
— Да не сахароза, а сахараза, — сержусь я, когда Тильда путает. — Фермент, «аза»! Ну, смотри.
На корточках щепкой на дорожке черчу и объясняю. Наконец поднимаю глаза. Тильда не слушает; она прислонилась к дереву, улыбается и смотрит вдаль. Оглядываюсь на лес, на Тильду. Как она изменилась за год! Что с ней? Я стер носком рисунок, и мы пошли.
Помню, однажды стояла чудесная, тихая погода. На выцветшем небе мягко светило осеннее солнце. Оно слегка нагрело Анженские скалы. Внизу, вокруг темного озера, оголенные деревья. Лес прозрачен, как кружева.