БУЛЬ МИШ
Бульвар Святого Михаила начинается в сердце Парижа на набережной Сены у острова Ситэ. И оканчивается у Обсерватории. Это официальный бульвар Сен-Мишель.
Но есть еще Буль Миш.
Перепрыгнув через чопорный бульвар Сен-Жермен, Буль Миш весело взбегает на холм Святой Женевьевы. Где кончается Буль Миш, сказать трудно. Для кого как! Для медиков, юристов, студентов Сорбонны — там, где улица Суффло взбирается к вершине холма, увенчанного глупейшим Пантеоном. Для физиков, химиков, географов, студентов Горного института — где-то дальше, у улицы Огюста Конта или даже Валь ди Грас. Я медик и поэтому считаю, что за улицей Суффло — это не Буль Миш, а только Бульвар Святого Михаила.
Святой Михаил, святой Жермен, святой Жак, святой Луи, святая Женевьева — как много святых в далеко не святом Латинском квартале! Но мы, студенты, не обижаемся на них! Это хорошие святые. Михаил и Женевьева, например. Да для нас они вовсе не Михаил и Женевьева, как у себя на небе, а просто Миш и Жинета. Свои в доску!
Говорят, что тротуары по обе стороны Буль Миша одинаковы. Гм… не знаю. Ни разу не поднимался по правой стороне Буль Миша. А если когда и переходил на «тот» тротуар — презренный тротуар без кафе, толкотни и веселья, — то только на минутку и тут же спешил вернуться на наш, студенческий тротуар.
Нет, теперь вспоминаю совершенно определенно, что тротуары по обе стороны Буль Миша разной ширины. «Тот» оканчивается у стен домов, а «этот» нигде не оканчивается. Он переходит в террасы кафе — столики стоят прямо на асфальте, — затем в шумные залы, где у стойки смеются и спорят студенты, потом в укромные тихие помещения — здесь перед кружками пива размышляют философы и целуются влюбленные, — и наконец через черные ходы «этот» тротуар Буль Миша прямо выходит в темный переулок и теряется где-то у старой Сорбонны.
У Буль Миша нежная душа, крутой характер и веселый нрав. Он то смеется, то хмурится. И мы всегда готовы рассмеяться с ним или сжать кулаки.
Если неуклюже развернувшись у книжного магазина из боковой улицы покажутся нелепые, ярко раскрашенные бородатые чучела профессоров École des Beaux Arts — Школы изящных искусств, мы их встретим приветственным криком. Заглядывая рыбьими глазами в окна второго этажа, профессора поползут, содрогаясь от толчков, вверх по Буль Мишу. Как не проводить почтенных старцев до вершины холма? Там, перед фасадом Юридической школы, комиссариата полиции и Пантеона, последней обители великих ученых, картонные профессора построятся в ряд. Смиренно выслушают они горькую правду о себе из уст наиболее речистых своих воспитанников. И сгорят они от стыда и от поднесенных со всех сторон зажигалок и спичек. А мы спляшем веселый танец вокруг пылающих фигур.
А «моном»? «Моном» всегда появляется со стороны Пантеона, из крутых переулков, где окопались математики и физики. Им тоже бывает необходима разрядка. И тогда они бросают клич: «Моном!» Извиваясь змеей, переходя с одного тротуара на другой, «моном» ползет вниз по бульвару. Степенные, молчаливые физики и математики, выстроившись в затылок и положив правую руку на плечо впереди идущего, маршируют в ногу, в виде бесконечной извивающейся ленты. Кому охота, тот присоединяется, и «моном» все растет и растет, спускаясь по Буль Мишу, петляя по улочкам Латинского квартала. Сигналят остановившиеся машины, бранятся и смеются прохожие, ожидая, пока пройдет преградившая им путь шеренга студентов. Потом «моном» распадется, сам собой или после вмешательства полиции, и студенты со смехом кинутся к покинутым столикам кафе заказывать новые кружки прохладного пива.
Буль Миш…
Рассказывая о нем, нельзя ограничиться воспоминаниями о веселых аутодафе профессоров, «мономах» и других проделках студенческой богемы. Латинский квартал глубже. Его неповторимый психологический климат накладывал отпечаток на студентов. Конечно, жизнь перечеркнула в дальнейшем многие наставления Латинского квартала, но кое-что осталось.
Желторотым юнцом пришел я в Латинский квартал, робким и заносчивым. Две тайны тревожили меня в то время: знания и женщины. Вернее, женщины и знания.
Большинство моих товарищей по лицею были уже знакомы с азбукой любви. Латинский квартал сразу принял их, воспитал, очистил от пошлости, научил восприятию красоты. Неповторимой прелести сближения — пусть мимолетного — с тонкой, одаренной женщиной.
Им было легко. А мне?
Небольшой читальный зал Сорбонны погружен в полутьму. На столах горят лампы под темно-зелеными абажурами, ярко освещая книги и руки читателей. Вдоль стен поблескивают переплеты книг. Тихо. Только изредка шелестят страницы. За высокими окнами ночное небо переливается отблесками большого города.