Латинский квартал. Здесь сложно. Студенчество раскололось. Одни пытаются ничего не принимать всерьез… Спешат, пока не поздно, взять у жизни все, что можно. Другие, и их все больше, встревожены и ищут смысл происходящих событий. Они приступили к мучительной переоценке привычных ценностей. Все это ощупью, наугад.
Нас человек десять за длинным столом. Рядом со мной Анри. Он сунул руки в карманы брюк и откинулся на спинку стула со скучающим выражением лица. Наши новые знакомые ему не по душе. Мне тоже. Все это «bizuths» — «малыши», на два-три курса моложе нас. Они из малообеспеченных семей. Жак, который ведет собрание, просто дурно одет, серо и безвкусно. Времена меняются. Раньше таких студентов на медфаке не было.
Жак нервно отбрасывает всей пятерней свои тусклые волосы и заявляет:
— Мы собрались, чтобы решить, как очистить медфак от фашистов.
Мы переглянулись с Анри.
Но парень не шутит. Он подходит к этому по-деловому, точно собирается вымести навоз из конюшни.
Так родился кружок имени Клода Бернара. Вернее, возродился, потому что когда-то уже был такой «левый» кружок на медфаке.
Решили в качестве приманки организовать репетиции по качественному анализу для «приготовишек» и вести среди них политическую агитацию.
Конец рабочего дня в нашем кружке.
Проводив «мартышек» — первокурсников рядом нелестных замечаний об их умственных способностях, Анри присел на подоконник и посвистывает. Жак гасит горелки и наводит порядок на химических столах. Марсель — хозрук нашего кружка — снял пиджак, достал свои книги, устроился У окна и бормочет:
— Двести семьдесят пять франков и тридцать сантимов плюс шестьдесят три сорок, плюс остаток триста двадцать семь… вычитаем за электричество, бумагу, разбитое стекло…
Марсель — блестящий организатор. Он добился даже дотации от фармацевтических фирм и получил от них часть стекла и реактивов.
— Тод! — кричит Марсель. — Мы азотнокислое серебро покупали или ты его свистнул на кафедре?
— Купили.
— Да что, мы Рокфеллеры, что ли? Этак никогда не купим кресла и шкафы в коридор.
Мечта Марселя — придать убогому помещению кружка респектабельный вид солидной фирмы.
— Как с брошюрами? — спрашивает Жак. — Остались?
Политические брошюры лежат стопочкой рядом с химическими справочниками. Слушая наши объяснения по химии, заправленные политическими остротами, «мартышки» порою листают брошюры и суют их в карман.
Анри спрыгивает с подоконника.
— Лавочники вы, а не революционеры! — говорит он резко. — К черту ваш кружок! Надо не брошюрки раздавать, а действовать!
— Стекла бить в помещении Союза?
— Хотя бы! Чтоб обратили на нас внимание!
— Укуси Рамона на лекции, — предлагает Марсель. — Тогда обратят.
— Даладье угрожает. Фашисты налегают. А вы балансы выводите!
Поддерживаю Анри. После первого периода увлечения мне тоже душно в кружке.
Входят Моника и Элиан.
— Что шумите, ребята?
В присутствии студенток, особенно Элиан, которая недавно примкнула к нам, точка зрения Анри кажется более убедительной, доводы Жака — необоснованными. Девушки сообщают, что на Буль Мише собирается противник.
Даже Марсель бросает свои записи. Спускаемся к Буль Мишу. Мы взялись под руку и бесцеремонно занимаем весь тротуар. На несколько минут жизнь снова проста и увлекательна.
А на следующий день опять химия и брошюрки. И опять на душе тяжело.
В тихом переулке за медфаком — библиотека «Международного издательства».
Я изменил библиотеке Сорбонны и провожу здесь свободные часы. Среди стеллажей с политической литературой. Маркс, Ленин. Краткий курс. Совсем новенький, пахнущий клеем.
На стене рисунок из «Юманите»: Гитлер кричит в микрофон, а за его спиной, в концлагере, палачи истязают заключенных в полосатой форме.
Пожимаю плечами: «Чушь какая! Прямо страсти-мордасти! Переборщил художник».
Присаживаюсь на подоконник.
За окном дождь и порывистый ветер. Как тогда, когда я ждал Тильду на бульваре. «Бросила меня. Забыла… ну и пусть. Хватит!»…
Я решился и позвонил Моник.
Мы шли ко мне молча. Я перебирал теплые, послушные пальцы Моник и ждал, пока уляжется ощущение тоскливой тревоги. Моник с упреком взглянула на меня, но не отстранилась.
Сгущаются сумерки в «зубрилке». Черным крестом выделяется переплет окна на фосфоресцирующем холодном небе.