— Но мне осталось совсем немного до окончания университета.
— Это нас не касается. Отсрочки отменены.
Окошко захлопнулось. Я пожал плечами. Неужели вот так и определилась моя судьба? Оказалось, что да.
Без паспорта я никуда выехать из Франции не мог. Оставался выбор: стать французом или ехать в Латвию на два года. При размышлении оказалось, что второй вариант устраивает и отца, и меня самого. Отца — потому, что он мог на два года куда-то пристроить меня и не бояться, что я буду обузой для переезда семьи в новую страну. Опытный капитан всегда облегчает свой корабль от балласта в трудные минуты. Меня — потому, что Латвия была связана для меня с Тильдой. И потом мне казалось: отправляясь в Латвию, я почти возвращаюсь на Родину.
Эли, Мишель и Ги зашли: проститься.
Ги офицерская форма к лицу. Он держится, как всегда, свободно, со спокойным достоинством. Мишель не скрывает наивной гордости. Для него форма офицера — посвящение в духовную общину французского народа. Все бы хорошо, если бы не офицерское кепи-кастрюля. Стоит Мишелю надеть кепи, и он смахивает на повара.
— Кепи испортит ему всю войну, — грустно улыбнулся Эли.
Эли верен себе. Можно подумать, что его не касается это «всеобщее безумие». Он в гражданском. Конечно, и он будет солдатом. Заставят. Но в душе он всегда будет там, в свободном мире науки.
— Оставайся с нами, — предлагает Ги.
С неожиданным волнением чувствую, как дороги мне Франция, Париж и товарищи.
Хлопнула дверь. Кусочек моей жизни ушел в прошлое.
Мама старается положить в мой чемодан побольше одежды, а я — побольше книг.
Отец заперся у себя и не принимает участия в сборах.
— На, возьми, — сует мне Алька свои любимые галстуки. — Ты там наденешь, чтобы удивить аборигенов.
Мама в десятый раз все укладывает и перекладывает, точно не может поверить, что я уезжаю. Глаза у нее распухли от слез. Она растерянна. Весь ее жизненный опыт подсказывает ей, что я — фантазер и растяпа — не справлюсь с трудностями на моем пути, — она готова разрыдаться. Но в то же время она чувствует, что я спокоен и даже счастлив. Она успокоена моим спокойствием. Вопреки разуму она верит в душе, что все будет хорошо.
Отец вышел из своей комнаты только к вечеру.
— Пойдем! — говорит он мне.
Мы кружим с отцом по тихим улицам. Мне неловко идти рядом с ним. Он семенит, и я не попадаю в ногу.
— Вот деньги, — дает мне отец небольшую пачку. — Больше дать не могу. Я должен подумать об Алике и о нас с матерью.
Мы молча идем дальше.
— Старайся закончить свое образование. Ты почти врач.
Киваю.
— Хочешь жить по-своему. Как знаешь…
Отец сказал это спокойно, точно упреки и обиды уже позади, у меня сжалось сердце: отец отпускает меня.
— Жизнь тебя больно побьет. Ух как больно… Что из тебя выйдет, не знаю. — Отец растерян и не может скрыть этого. — Смотри, как знаешь….
Пожимаю плечами. Отец хмурится.
— Свои фантазии держи про себя. Ты думаешь, что умен, а ни черта не знаешь. Помни, каждый живет по-своему. Если хочешь, чтобы тебя уважали, уважай других.
Я удивленно взглянул на отца. Что это, напутствие в жизнь?
— Через два года я вернусь.
— Этого никто не знает, — говорит отец устало. — Никто. Может быть, ты попадешь в Россию.
— Я подал заявление о восстановлении в советском гражданстве.
— Ты не думай, что тебя «там» так и ждут. Работать ты не умеешь. Никогда голодным не был. Трудно тебе будет на Родине. Смотри сам, ты не маленький. Но если будет трудно, помни, что ты русский.
Мы опять идем молча.
— Может быть, «там» кто-нибудь вспомнит меня. Кто учился со мной… — Голос срывается. Отворачиваюсь, мне жалко отца.
— Мы с матерью еще крепкие. Будем работать. Не пропадем. — Отец говорит это без укора, точно хочет сказать: «Мы надеялись на тебя, но ничего. Езжай себе, делай по-своему. Не будем тебя связывать».
Комок застревает у меня в горле. Хочу сказать, что люблю его, что уезжаю потому, что не могу иначе.
— Пап, я… ты с мамой…
Отец отворачивается и странно машет рукой. Не то хочет сказать «знаю», не то «какая уж на тебя надежда!».
— Ладно уж. Пойдем домой.
Мы поднимаемся по темной лестнице. Отец идет впереди. У нашей площадки он оборачивается и притягивает мою голову к себе.
— Увидимся ли мы когда-нибудь с тобой? — говорит он охрипшим голосом.
Поезд сейчас отойдет. Стою на подножке вагона, чувствую себя молодым, свободным. Светит яркое солнце, свежий ветерок дует в лицо. Начинается новая жизнь!