Конечно, я тогда об этом не знал. Более того, мне казалось, что мои суждения интересны и оригинальны. На самом же деле я просто не понимал, что происходит вокруг меня.
Самостоятельно ходить человек начинает рано, самостоятельно мыслить — поздно или никогда. Мудрость природы в том, что первое заметно всем, второе внешне ничем не проявляется.
ЛЕТО ЧУДНОЕ
На полпути между Даугавпилсом и Ригой на высоком берегу Даугавы стоит замок Крустпилс. Массивная четырехугольная башня возвышается над господской усадьбой, скрытой за кронами старых деревьев. За усадьбой полузапущенный парк. Дальше, у железнодорожной станции, крустпилсский сахарный завод. Сотни две домиков — это и есть город Крустпилс — растянулись цепочкой вдоль дороги по берегу Даугавы.
По эту сторону реки, на низком левом берегу, расположен город Екабпилс. Он больше Крустпилса и имеет две главные улицы. Короткие переулки пересекают их под прямым углом и выходят на песчаный берег. Берег порос кустами и усеян старыми лодками, перевернутыми вверх дном. На центральной улице стоит унылое серое здание. Вокруг двухэтажные каменные дома. Дальше, на окраинах, деревянные домики и ветхие флигелечки с садиками.
Мирно спал Екабпилс в 1940 году.
В каменных домах в центре города проживали начальник полиции, городской голова, аптекарь, нотариус, владельцы магазинов и лесопилок и другие уважаемые граждане, столпы ульманского режима. Подальше, в деревянных домах, жили ремесленники и рабочие, среди них много русских и латгальцев.
— Ну и ну! — качали головой екабпилчане, когда почтенный старик, сидя на крылечке, читал в скомканной газете о вторжении немцев в Норвегию, Бельгию или Голландию.
Нельзя сказать, что екабпилчане не были в курсе европейских событий, но странное дело, долетая до берегов Даугавы, тревожные вести теряли свою остроту. Их поглощала сонливая духота маленького города. Латыши побогаче убеждали себя, что все обойдется.
В этот тихий городок на Даугаве перевели наш полк из Даугавпилсской крепости. И Екабпилс сразу преобразился. Зычные команды и солдатские песни зазвенели из конца в конец потревоженных улиц. На центральной площади замелькали подтянутые офицеры в свежих перчатках.
Наша солдатская жизнь быстро вошла в привычную колею: учения, поверки, брань фельдфебеля, окрики офицеров и, конечно, наряды. Бессменные наряды на кухню. И все же многое изменилось с переездом в Екабпилс. То ли фельдфебельскому голосу недостает громового эха крепостных коридоров, то ли сказалось размещение рот в разных концах города, то ли влияние весны, но настроение в полку уже не то: развеялась казарменная атмосфера, царившая до сих пор.
Нашей первой роте особенно повезло: нас поместили на окраине Екабпилса в здании бывшей русской школы. Молодая листва деревьев врывается к нам через открытые окна, манит наружу. Мы не заперты, достаем газеты, по вечерам обсуждаем события.
И мое положение в роте изменилось — рота приняла меня, несмотря на то что я почти не знаю латышского языка и не упускаю случая пошутить над бравой солдатской выправкой и прочими военными доблестями. Ребята из нашей роты, простые, рассудительные, кажется, даже гордятся тем, что среди них затесался такой экзотический экземпляр рода человеческого, как студент из Латинского квартала.
По утрам стрелки отправляются на строевые учения и в наряды.
Рота выстроена во дворе. Кухонная команда — в сторонке. У солдат винтовки и ручные пулеметы, у поваров — ножи для чистки картофеля.
— Смирно! — кричит Калван. Рота замирает.
— Смирно! — кричу я. Повара замирают.
— Направо, шагом марш! — надрывается Калван.
— Шагом марш! — вторю я.
На кухне тепло и уютно. Там спрятана пара французских книг. Повара рассаживаются вокруг большого деревянного чана, приступают к чистке картофеля.
Добродушный великан латгалец Акула вертит картофелину в своих тяжелых лапах и недовольно бурчит:
— Бабья работа. Лучше на стрельбище.
— Стрелять каждый дурак умеет, а что толку?
— А как же не стрелять? Без этого нельзя.
— Почему?
— Страну защищать.
— От кого защищать, баранья ты голова?
— Ну, от других…
Пытаюсь спорить, но все против меня. Гунарс — восемнадцатилетний парень из Риги — обрывает меня:
— Да сам ты кто, Студент?
— По паспорту — латыш.