— Ну, во-первых, исчезнет противоречие между общественным характером производства и частным присвоением продукта труда. Во-вторых…
— Стой! Ты мне скажи вот что: Латвия наша останется Латвией?
— А как же?! Но без Ульманисов и фон Шторхов.
Фельдфебель махнул рукой. Потом взял помятое письмо на столе.
— Вот с хутора пишут, будто землю делить будут. Давать тем, у кого мало. Верно это?
— Говорят… Но зачем? Мелкие хозяйства нерентабельны.
Калван залпом допил стакан и хлопнул по письму.
— Будут давать землю?
— Будут совхозы. С рабочими. Все будет общее.
В пьяных глазах фельдфебеля мелькнул огонек. Он встал.
— Нас рабочими сделать? Бездомными бродягами?
Спешу уйти. Мне вдогонку пьяный смех:
— Пусть отберут землю! Пусть попробуют! Ха-ха!
Как-то меня посадили в президиум одного из собраний и предоставили слово, не предупредив об этом заранее. Случись это сейчас, я смутился бы, но тогда даже бровью не повел. Я одернул френч, подтянул штаны, вышел на трибуну и заговорил о будущем. Кажется, я объяснил советским товарищам, как построить общество изобилия, где все будут жить «по потребностям». Закончил я, как обычно заканчивали выступления в то время.
Зал аплодировал, в президиуме молчали, секретарь укома КПЛ Мильда Бундулис — это она выступала на нашем первом солдатском митинге — улыбнулась. Немолодая и незаметная, она вся преображалась, когда говорили о будущем.
После собрания я проводил Мильду Бундулис до ее кабинета в укоме. Мы разговорились, я стал рассказывать о Париже. Мильда слушала не прерывая.
На столе горела лампа под зеленым абажуром. Сверкали золотом томики Райниса в шкафу. За открытым окном притаилась тихая летняя ночь. Рассказывая про Народный фронт, я упомянул о Тильде.
И тогда это случилось.
— Тильда?
Товарищ Бундулис уставилась на меня, я замолчал. Тикали часы. Потом Мильда Бундулис медленно выдвинула ящик письменного стола и достала фотокарточку. В ярком свете настольной лампы на меня глянула Тильда.
— Моя племянница. Она в Москве.
Весна сорокового года!
Хмельная, чуть нереальная весна моей жизни. Она промелькнула как один миг. И в тот короткий миг невозможное стало возможным и несбыточное сбылось. Я нашел Тильду.
Судьба? Случайность? Как хотите.
Не меньшим чудом было то, что я уцелел.
Бродяга-студент из Парижа, случайно оказавшийся на ничейной полоске земли, мало что значил в то предгрозовое время, насыщенное, как электричеством, тяжелыми предчувствиями и предельной настороженностью. Кому я обязан тем, что остался на свободе? Пожилому комиссару из Москвы, с которым я спорил, доказывая вопреки газетным статьям, что настоящий враг — это фашизм? Мильде Бундулис, которая сразу поверила мне и до конца жизни не усомнилась в моей искренности?
Никогда, ни перед чем я не буду так преклоняться, как перед гуманностью старых большевиков ленинской школы, их верой в человека и готовностью отвечать доверием на искренность[17].
Я был восторжен и наивен, мечтал об обществе свободы и изобилия, до которого, как мне казалось, было рукой подать. И Старик поддался весенним чарам, забыл свой скептицизм, поверил в осуществимость мечты. Он смотрел на облака и слушал мои речи.
Чудно́е лето!
Кстати, знаете, почему я упомянул впервые о Тильде именно в тот вечер, именно у стола, в ящике которого лежала ее фотография? Тайна раскрылась много позже, после войны. И она оказалась очень простой: ведь фотография молодой женщины в гостиной у родителей Тильды в Париже была ее, Мильды, фотография, снятая до того, как Мильду арестовали при Ульманисе и заключили в тюрьму.
Подсознание чаще определяет наши поступки, чем мы думаем.
В далекое лето сорокового года судьба Студента решилась буднично, как-то незаметно.
Красноармеец остановил меня на улице и предложил следовать за ним. Это было очень некстати — я покинул роту всего на десять минут, в перерыве между занятиями, чтобы опустить в почтовый ящик письмо в Москву, Тильде.
В пустой комнате за столом сидели три советских командира. Писал писарь. В дверях стоял часовой с винтовкой. Командиры пристально смотрели на меня.
— Откуда вы взяли, что надо отменить частную собственность и национализировать землю?
— А как же? Мелким хозяйством социализм не построишь.
— Кто вам поручил выступать на митингах? Агитировать население?
— Никто.
Председательствующий стукнул кулаком по столу.
17
В Риге, на Лесном кладбище, вдоль широкой аллеи — могилы старых большевиков-латышей, соратников Ленина. Если будете в Риге, положите, пожалуйста, по красной гвоздике на могилы Яна и Мильды Биркенфельд (Бундулис). Они были цельными, преданными своей мечте. И верили людям.