От первого дня в концлагере остались только обрывки воспоминаний.
Лебедь изогнул шею, распустил крылья и поплыл.
Заколыхалась листва, дрогнула красная крыша и распалась на яркие блики, качнулись стены с широкими окнами: исчезло отражение большого красивого дома.
Отвожу взгляд от поверхности бассейна и стряхиваю дрему, навеянную журчанием фонтана, теплым сиянием солнца и тишиной.
Перед большим домом яркий ковер цветов. По обе стороны серые фигуры солдат-эсэсовцев, неподвижные как изваяния, с широко расставленными ногами и автоматами на груди. Аккуратно переступая длинными тонкими ногами, прямо по цветам подошла цапля и с большим достоинством приветствовала меня, щелкнув клювом.
«Как в сказке об оловянном солдатике», — подумал я и взглянул на пухлые облака на небе.
Было тихо и красиво, но сердце сжалось от недоброго предчувствия. Я понял: у нарядного замка оканчивается мир живого, мир человеческих страстей и надежд. Что дальше?
Как льдинка в глубине души затаилось чувство обреченности.
Стою у проволочного заграждения, подразделяющего лагерь на две половины. По одну сторону бродят по кругу плоские фигуры в полосатых платьях и косынках. Должно быть, женщины. По другую сторону на корточках сидят гефтлинги. Ряды грязных голов с пробритыми полосами выровнены в безупречном порядке. На изможденных лицах тупое усердие. Вытянув руки вперед, гефтлинги изо всех сих стараются удержать руки на весу и не упасть.
В дверях барака стоит проминент в чистом полосатом костюме с мюцей на голове. Он ест хлеб с мармеладом и поглядывает на гефтлингов.
— Это вам не санаторий, детки мои! А ну, Франц, поддай жару, если в вальдколонну не хочешь. Пусть попрыгают. Это укрепляет ноги.
— Слухаю, пан штубовый, — отвечает долговязый парень и начинает бегать по рядам и кричать: — Прыгать! Раз… два! Раз… два!
Гефтлинги пытаются подпрыгивать. Издали они похожи на неуклюжих полосатых жаб. То один, то другой падает. Прикрывая руками череп и низ живота от ударов клюмпами[25], упавшие стараются подняться. Не всем это удается. Несмотря на побои, некоторые остаются лежать. С их исхудалых лиц сошло выражение страха и усердия, и осталось только бесконечное безразличие.
Штубовый подходит, поворачивает головы носком ботинка, чтоб заглянуть в лицо, и выносит решение:
— Этим пора на покой.
Воспользовавшись передышкой, гефтлинги встали на колени, тяжело присев на пятки и опустив головы. Они даже не смотрят, как тащат в сторону обмякшие мертвые тела. Впрочем, один из мертвых приходит в себя и возвращается на свое место, к живым.
С остальных снимают одежду, пишут жирный номер на костлявой груди и, схватив за ноги, тащат по песку в глубь двора, где уже лежат рядами «отдыхающие». Один из мертвецов приподнимается. Он смотрит на свой голый живот, на большой фиолетовый номер и начинает оглядываться. Отыскав трубу крематория, он ползет к ней и ложится в ряд «отдыхающих».
— Рушайся, рушайся![26] — кричит штубовый.
— Рушайся, рушайся! — доносится из-за проволоки звонкий женский голосок. В дверях женского блока появилась миловидная блондинка.
Оборачиваюсь на женский голос и с удивлением смотрю на округлости груди и бедер под полосатым платьем, ловко подогнанным по фигуре.
Вдруг ощущаю опасность со спины, но не успеваю оглянуться.
— Баб захотелось?
Оглушенный, утыкаюсь лицом в проволочное заграждение. Пытаюсь повернуться, но безуспешно. Голова раскалывается. Тут замечаю, как дуло пулемета на ближайшей вышке разворачивается в мою сторону. С трудом отползаю от проволоки и встаю.
В бараке, в полутемном углу, за занавеской из старых одеял стоит столик. За ним сидит шрайбер, записывает «цугангов» — прибывающих — и распределяет их по штубам. Заметив, что у меня разбита голова и я с трудом стою, он показывает, чтоб я сел на нары.
У шрайбера мягкий акцент западных немцев. Продолговатая голова, покрытая серой щетиной. Длинное лицо с узким лбом и запавшими висками. Острый нос. Большой рот, прямой как щель. За стеклами железных очков сухо поблескивают серые глаза. На груди фиолетовый винкель.
— Не попадайтесь блоковому, — советует шрайбер. — Хотя бы сегодня… — Подумав, шрайбер достает кусок хлеба: — Нате. Можете спрятаться в углу за нарами, среди грязных одеял.