Подошел Мишка Флейта, помог мне подняться, потащил санки. Когда мы наконец остановились, Мишка стал проверять, что в санках, и выкидывать лишнее.
— Инструменты? Ты кого здесь оперировать будешь, чудак? Выкинь все это. А остальное сунь себе в мешок, понял?
Мишка присел со мной в сторонке, понизил голос:
— Давай бежать. Захватим городок. Я буду комендантом, ты — при мне, как представитель союзников. Идет? Вот как заживем, пока наши придут.
Мимо нас прошел эсэсовец.
Мишка стал, посмеиваясь, рассказывать, как он одному охраннику, Фрицхену, дураку и трусу, наговорил, что он всех эсэсовцев перевешает, а того помилует, сошлет в Сибирь, если он его каждый день кормить будет.
Когда эсэсовец удалился, Мишка снова спросил:
— Так как, захватим городок? Нет? Напрасно! Мы бы это быстро организовали.
Мишку я встретил еще два раза во время «марша смерти».
Как-то мимо нас прошла колонна женщин-заключенных в полосатых платьях.
— Привет, — сказала одна из женщин низким грудным голосом.
Это был Мишка.
И второй раз, уже в самом конце марша, когда в живых осталось менее половины гефтлингов нашей колонны.
Навстречу ехали конные подводы. Военнопленные в бельгийской форме везли какой-то груз.
— Бонжур, мосье, — сказал один из бельгийцев, приподнимая пилотку. На подводе проехал Мишка Флейта.
Захватил ли Мишка городок со своими бельгийцами, я точно не знаю. Вероятно, да. Во всяком случае, он успел повоевать. И неплохо. Из всех нас у него больше всего орденов и медалей.
Недавно, празднуя свое шестидесятилетие, Мишка Флейта приехал в Москву, арендовал речной пароход и пригласил всех бывших гаммерштейновцев и штуттгофцев проехаться по каналу Москва — Волга, от Химок до Бухты Радости.
Мишка ничуть не изменился за последние сорок лет.
Дорога забита брошенными автомашинами и повозками, застрявшими в грязи. Снег растаял, и колонна заключенных медленно продвигается вперед, то и дело сворачивая с забитых транспортом шоссейных дорог на проселочные. Люди с трудом вырывают ноги из липкой грязи. Обгоняя гефтлингов, отступают на запад потрепанные немецкие части. Проходя мимо, уставшие солдаты в шинелях, испачканных грязью, угрюмо молчат, не обращая внимания на заключенных и конвоиров.
На одном из привалов за мной пришел солдат-эсэсовец и повел в ближайшую деревню. На площади перед церковью стояла группа офицеров во главе с генералом. Он испытующе смотрел на меня, пока ему докладывали, что мои родители — американцы и брат — офицер американской армии. Не зная, что меня ожидает, я молчал, сдерживая страх.
— Вы офицер американской армии? — спросил генерал.
Поразило непривычное обращение на «вы». Я отрицательно мотнул головой.
Генерал с досадой махнул рукой, меня увели.
Я не сразу понял, что эсэсовские командиры, как загнанные звери, искали лазейку: американского офицера, чтобы сдаться и бежать на Запад. Потом, на ночном привале, я понял и испытал огромное облегчение — черные палачи не фанатики, готовые стоять насмерть, а обычная трусливая дрянь. В ту ночь я уснул спокойно, уткнувшись лицом в спину незнакомого гефтлинга.
Путциг — маленький городок на берегу Балтийского моря. Здесь в апреле сорок пятого года закончился для меня «марш смерти». Дошедших до Путцига заперли в подвале каменного дома. Вечером, когда стало темнеть, послышались глухие удары. Заколачивали досками маленькие окошки, выходившие во двор.
Это был конец. Стоило столько идти, столько мучиться, чтобы погибнуть, как затравленные крысы в этом под-кале!
Мы сидели с Черемисиным у входной двери, прислушиваясь к шорохам за дверью. Когда все стихло, Черемисин достал какой-то самодельный инструмент и стал возиться с замком. Замок долго не поддавался. Потом послышался щелчок. Дверь приоткрылась.
Мы еще подождали, наконец Черемисин решился.
— Прощай, — сказал он. — Будешь жив, расскажи обо всем.
Он осторожно вышел, притворив за собою дверь.
Я долго ждал его, потом, видимо, заснул. Когда я очнулся, слабый свет пробивался между досками из окон. На полу спали гефтлинги.
Я осторожно вышел, ощупью поднялся по каменным ступеням и оказался во дворе.
Посреди двора что-то лежало. Я подошел ближе, нагнулся. Они лежали как в обнимку. Снизу задушенный эсэсовец в черной форме и, навалившись на него, мертвый Черемисин. Рядом валялись банки с ядом для газкамер.
Высоко над головой, в предрассветном сером небе, сверкали серебром два маленьких облака.