От Сихотэ-Алиня до Урала горняки с облегчением вздохнули. Молодец, говорят. Голова! Потому что всякий теперь четко перспективные запасы мог обосновать. Появились деньги. Рудники расти стали.
Парень-то он стоящий, наш техрук. Только я еще думаю, что нужда заставляет калачики есть. Прижмет как нас, так не только теорию вероятности придумаешь, а и двигатель вечный…
Да. А гора нам с той поры еще ближе стала. Что говорить! У нас здесь чисто шахтерские термины звучат уместнее, чем когда-то: «Куда поехал?» — «На гора»; «Куда пошел?» — «В гору». Именно в гору, настоящую. А то пишут, что вот-де шахтеры Донбасса выдали на-гора столько-то угля. Смешно — «на-гора»… «На степь» они выдали, а не «на-гора».
Я все стою у крыльца, любуюсь окрестностями.
Туман над ручьем — как тенета. Тянется за тобой — хоть отрывай. Я вхожу в него метрах в двухстах ниже «Зеленого шума», поднимаю голенища сапог и лезу в упругую воду. Сразу за ручьем — крутой каменистый склон, чертова пашня. Камни ползут из-под ног, и руками не очень-то обопрешься: грани у них как ножи. И еще забота — сапог не распороть…
Выше осыпи гора уже не такая крутая и сплошь заросла багульником. Туман остается внизу, а я вползаю в кусты и падаю на живот, отдыхиваюсь. Багул этот чертов дурманит. Кто-то мне говорил, что если уснуть в нем, когда цветет, то и не проснешься. Сказки, должно быть, а все равно неприятно. Вот издали смотреть — ничего, красиво даже, когда гора стоит розовая…
Кто это там внизу булькается? Ручей мне не видно в тумане, но слышно — вступил кто-то на осыпь, ко мне лезет. А я-то думал, что один здесь хожу…
Из тумана возникает голова, показываются широченные плечи, и наконец на площадку втаскивается все туловище. Начальник шахты горный инженер Степанов собственной персоной валится рядом. Вот фигура! Он даже лежа сутулится. Это оттого, что в шахте ему приходится гнуться в три погибели. Я тоже не маленький — метр восемьдесят пять, но он — все два, наверное. И лицо у него под стать горе, как из камня вырублено.
— Аникину — привет! — хрипит он.
Я помалкиваю, пусть сначала отдышится.
— Почему здесь лазишь? — он спрашивает. — Клецки боишься?
— Да нет, — говорю я. — По кривой дороге вперед не видать…
Смеется — отдышался. А сам-то он, интересно, почему не через переход ходит, как люди? Сейчас еще спросит, о чем в газетах пишут — это уж точно. Знает, что мы с хирургом Кутузовым копилочку газетных ляпов держим.
Так и есть! Спросил.
— Мелочи все, — поскромничал я. — Вчера, правда, спецкор сообщил, что у кочегара Петрова форсунки всегда в порядке…
— А-а… — тянет он разочарованно. — А с Велтой как?
Вот прилип, банный лист! Велта Хендела — это врач здешний. Мы с ней друзья были вроде бы — водой не разольешь, а потом поостыли, что ли… Все не так как-то пошло. Степанов знает, да и все видят. В поселке не спрячешься — не город…
— Все так же… — промямлил я.
— Друг друга не узнаете? — хохочет.
Веселый подозрительно. Вечерком в гости позвал, затевает что-то.
Мы пошли вверх, к шахте. Мимо фабрики, мимо пожарки. В пожарке у нас ребята служат, которых из шахты по силикозу вывели. На завалинке обычно сидят — веселехоньки! Сейчас не видать их — рано. А машина, я замечаю, от фабрики ушла, к вечеру молибденчик на станции будет…
— Никифоров к тетке уехал. Тетка у него захворала, — это Степанов мне перед самой шахтой поведал.
Вот оно! С того бы и начал. Никифоров — горный мастер. И Степанов хочет, чтобы я заменил Никифорова. То-то, смотрю, разговорчивый он сегодня. Так и знал — не к добру!
Давно он меня в мастера приспосабливает — не мытьем, так катаньем. И давно бы сделал — не хватает мастеров. Только я еще прошлой осенью, как приехал на рудник после техникума, решил, что с годик в забоях потрусь, на рабочих местах, пока все профессии горняцкие, какие есть, не освою. Не то чтобы очень уж вкалывать хотелось, но…
Степанов считает, что это «бзик», заскок у меня. Потому, должно быть, что сам он со многими «бзиками». Но дело-то не в них. И он это, конечно, понимает. Дело в том, что Никифоров, скажем, за всю жизнь только три месяца учился, образование два класса на всю семью, а дело в сто раз лучше меня знает, потому как с коногона начинал. Вот и я хочу кое-что своими руками пощупать, прежде чем других учить…
— И долго проездит?
— Дня три, — говорит Степанов. — Соскучиться не успеешь.
Он мог бы, конечно, просто приказать мне идти на смену вместо Никифорова, да он пока еще в своем уме…