— Так он же тронутый, твой Копыркин!
— Не важно! — Степанов говорит. — Ему мотористка водоотлива звонила с третьего горизонта. Сообщила, что глина в ствол глыбами падает, чуть клеть не оборвала.
— Клеть-то они подняли?
— Это она без тебя сообразила, а сейчас уже к стволу подойти невозможно.
«Кто же там?» — подумал я и почему-то Зойку вспомнил. Не спросил вчера — работает она в воскресенье или нет. Может, и работает… Невесело там сейчас. Горизонт новый, запасных выходов нет еще, а к стволу подойти нельзя. И одна, потому что воскресенье сегодня — ни стволового, ни рабочих… Дела — хуже не бывает.
— Неужели плывун? — спросил я, хотя и сам не верил. Откуда? Гора же… Или мерзлота нам опять подгадила?
— Если плывун, — прикинул Степанов, — то прорвался он где-то ниже второго горизонта.
Ну, это не Америка. Но как мы на этот плывун не наткнулись, когда углубку шахты вели? Рядышком, получается, был?
Копыркин встретил нас на пороге раскомандировки, в каске стоит, перепуганный. Пока Степанов в шахту звонил, я тоже оделся.
— Ниже второго горизонта — так и есть! — сказал мне Степанов. — Поезжайте с Копыркиным, посмотрите, а я людей пока соберу, лес подбросим…
— Пошли! — позвал я Копыркина ласково. — Счетовод ты, а не инженер. Твое это дело, между прочим, людей вызывать и ликвидацией аварии руководить. Не слыхал?
Молчит. Но рад, видно, что хоть ясность какая-то появилась.
— Ствол смотреть будете? — спросила стволовая на верхнем приеме…
— Да, — Копыркин говорит. — Очевидно…
Она клеть приподняла так, чтобы крышка вровень с площадкой встала. Я прошел и встал на крышку, Копыркин на меня посмотрел удивленно, но тоже вошел и за канат сразу уцепился, на котором подвешена клеть.
— Так на крыше и поедем? — спрашивает.
— Спускай! — кивнул я стволовой.
Когда ствол осматривают, очень медленно клеть опускают, еле-еле. Но из нее все равно ничего не увидишь. А если сверху стоишь — ствол вокруг тебя виден хорошо. Всегда так осматривают, но без привычки страшновато… Копыркин все вверх заглядывал, боялся, что камешек прилетит или еще что-нибудь.
— И это бывает! — успокоил я его.
— Останови-ка, тетенька! — Это мы доплыли до второго горизонта и увидели тетю, которая меня племянничком называет.
— Что это там, господи? — спрашивает она. — Бухает и бухает! Как с пушки…
— Сейчас посмотрим, — успокаиваю. — А ты слушай очень внимательно и сигнал из рук не выпускай. Усвоила?
Поехали. Еще тише, чем раньше. Хлопнуло под нами разок. Действительно, на пушку похоже. Резкие пушечки есть, звуком фонари в траншее гасят, я в армии видел. Вот и у нас карбидки потухли, качнуло воздух…
— Стой! — сказал я негромко, думал, не услышит тетенька, но она услышала. Заверещал сигнал, и клеть сразу остановилась.
Когда карбидки зажгли, я взглянул на часы. Три пятнадцать было.
— Теперь вниз потихоньку! Поехали.
Все слышит тетя. Молодец!
Венец вывернутый внизу показался, но удачно, кажется.
Клеть пройдет, пожалуй, подумал я, и еще немного решил опуститься, чтобы поближе все рассмотреть. Копыркин не выдержал, закричал, чтобы остановили. Но не тут-то было. Как шла клеть, так и идет. Мало ли кто верещать начнет, что же, стволовой всех слушать? Не игрушки же.
— Еще раз вякнуть можешь… — разрешил я ему.
— Конечно, — он говорит. — Ты им свой брат. Рабочий. Меня они так никогда, видно, и не будут слушать…
Посмотрел я на него: надо же, о чем человек в двух метрах от плывуна думает! Но, должно быть, действительно допекли мы его разными шуточками, скис совсем…
— Притрешься, не трусь, — сказал я ему. — Не вдруг Москва строилась.
— Ты так думаешь? — обрадовался, чудак.
Остановил я клеть, в ходовом отделении обшивку ногой вышиб и вылез туда, чтобы ниже опуститься. Интересная картина нарисовалась. В стенке ствола, в граните — щелка продолговатая с рваными краями, а из нее, как из тюбика с пастой, лезет желтоватая масса. Неторопливо. Вроде кто-то там, очень уж ленивый, тюбик жмет. Накапливается капелька на уступчике, накапливается, перевешивается… «Шурх!» — полетела. «Хлюп» — упала.
Сколько же она накапливается? Заметим на часах… Так… Около шести минут выходит…
На клеть я обратно вылез. Копыркин стоит как стоял, вниз заглядывает.
— Чего там? — спрашивает.
— Ужас! — доложил я ему, все еще подшучивая по инерции, но он ничего, не обижается больше.