— Ладно! — сказал он. — Пойду, а то просидим тут…
Народ с берегов отхлынул от моста, и это обстоятельство порадовало Сучкова.
— Иди! — сказал Смирнов, хотя Фрол уже спустился к реке. — Иди, раз такое дело…
Смирнов остался один на мокром обрыве. Он попытался встать, чтобы взглянуть на реку, но силы еще не вернулись. Тогда он стал смотреть в небо, которое опять пронзительно синело над степью.
Вдоль реки, судорожно взмахивая крыльями, беззвучно летели разрозненной стаей припоздавшие в перелете чибисы. Смирнов провожал их глазами, пока птицы не ушли за горизонт, а потом снова попытался встать…
Ему бы подняться, как эти птицы, — он увидел бы многое… И как буксует вездеход Голубовича, безнадежно застрявший в болоте, и как спешит баркас наперерез Сене, коченеющему в ледяной воде, а инженер Гаврилов, срывая голос, кричит ему, чтобы держался, и тянет руку из лодки, хотя до Сироты еще далеко.
И, конечно, он увидел бы, как идет к опорам старый взрывник Фрол Сучков, придерживая рукой спрятанную на груди последнюю пачку аммонита, а на шее у него висит целлофановый мешочек с запасным детонатором, куском шнура и коробочкой спичек. Но Смирнов подняться не мог…
Своим судом
…Приток нес из тундры миллионы тонн песка, терял его по всему пути и путался в собственных отмелях, как сельский житель в незнакомом городе. Пляжи широкой полосой отделяли Приток от леса, узкими клиньями врезались в воду на поворотах, а иногда шли и вдоль течения, разбивая струю на глубокие рукава.
Клочковатый, линяющий медведь вышел на пески перед восходом и пошел вдоль воды, оставляя цепь глубоких, похожих на человечьи, следов. Он шел, нагнув лобастую голову, изредка подбирал дохлых рыбешек и сердито отмахивался от двух надоедливых комаров. Они привязались к нему у воды, ныли и ныли у самых ушей, а он никак не мог увидеть их и злился все больше.
Потом из-за мыса стремительно одна за другой вылетели две лодки, он оторопело взглянул на них и, высоко подкидывая куцый зад, припустил к лесу, так и не сообразив, что досаждали ему не комары, а моторы.
Среди песков медведь остановился, оценивая положение, но тут на передней лодке пыхнуло пламя, и он припустил без оглядки.
Вламываясь в чащу, он уже не мог видеть, что лодка встала на дыбы, а человек вылетел из нее и мокрой тряпкой закружился в водовороте…
1
— Э-эй, Загря! — сказал Малев, обернувшись. — Гуляй!
Черноухая хантейская лайка отошла от выброшенного на песок мешка с одеждой и сетями и полезла на яр вслед за хозяином. Она лезла по прямой, широко раскидывая передние лапы, из-под лап скатывалась сухая земля.
Малев выбрался на обрыв, распрямился во весь рост и огляделся. Перед ним лежала пойма, испещренная блюдцами-озерами и покрытая бурой прошлогодней осокой. За поймой, у горизонта, темнели холмы материка. Справа к материку уходила узкая высокая грива, заросшая лесом. В голых ветвях старой осины на ближнем краю гривы Малев увидел черную точку — орлиное гнездо.
Над поймой дрожал и струился нагретый воздух. Ничего не изменилось здесь после долгой зимы, и Малев был доволен, по суховатому лицу гуляла улыбка.
У орлиного гнезда лежали любимые малевские озера. И он нетерпеливо окинул взглядом предстоящую дорогу — все восемнадцать волоков и озер, — древний путь, проложенный хантами, ходившими в материк добывать зверя.
В пойме стояла тишина, но Малев знал, что уже к вечеру небо над нею прошьют во всех направлениях веревки птиц, и гомон будет стоять над озерами днем и ночью. Бесчисленные стаи гусей и уток заполнят равнину, будут идти и идти, пока не кончится перелет.
Он повернулся к реке, сел на обрыве и спустил вниз ноги в тяжелых с отворотами сапогах. Закурил.
Река упруго и мощно неслась мимо, вся в бурунах и воронках. Ледоход кончился недавно, на берегах еще блестели под солнцем разрозненные льдины, выброшенные напором черной воды, а сверху уже шел пароход. Он был весь белый, на палубе играла музыка и толпились ошалелые от простора пассажиры. Они что-то весело кричали и махали Малеву руками, а капитан приветственно погудел ему, потому что шел первым в эту навигацию рейсом, а на берегах Реки люди встречаются не часто.
«Нефтяники торопятся», — определил Малев и тоже помахал пароходу.
Пароход повернулся бортом — осколок далекой жизни, залитый солнцем. Сейчас он уйдет за поворот, и снова будет пусто на великой Реке. Что-то неясное, неосознанное шевельнулось в душе Малева, и он подумал, что на пароходе наверняка есть пиво — редкий в тех местах товар.