— Чего зря бензин жгешь? Рыбачил бы, — советовал дядька.
— А чем? — спрашивал Окунев. — Удочкой?! Так не клюет, говорят…
— Удочкой?! — хохотал Пожарник. — Ну, даешь!.. Принесу я тебе утре удочку, вставай только пораньше…
На следующее утро он разбудил художника до света и вручил что-то завернутое в тряпку, из которой торчал конец шнура.
— Вот тебе удочка, бросишь где поглубже, к камню только примотай, чтобы потяжелей был, а то унесет. Взрывники тут просеку у нас бьют, пни корчуют — дали маленько, — объяснил Пожарник.
— Опасно? — неуверенно сказал Окунев, принимая пакет.
— Шнур длинный, не бойся, — успокоил Пожарник.
— Я не про то, — заторопился Окунев, боясь, что дядька поймет его сомнения как трусость, — вдруг увидят?
— Кто? — удивился дядька. — На тридцать верст — ни души, форменная тундра. А поглубже спустишь — и не слыхать будет. Оглядись, конечно. Сак возьми.
Окунев спустился по Реке километров на десять, выключил мотор и долго лежал в лодке, наблюдая за медленно проплывающими берегами. Места все казались ему недостаточно глубокими, и он с сомнением поглядывал на сачок, представлявшийся ему слишком хлипким для пудовых рыбин, которые всплывут из таинственных глубин.
…«Мамочки мои!» — ужаснулся художник, когда вокруг поплыли мелкие, как спички, белобрюхие мальки. Он никак не ожидал подобного результата и оторопело смотрел на тысячи убитых рыбешек. Вода выбрасывала их беспрерывно. Серая лента ширилась и росла на глазах, как отмель, когда быстро спадает вода. Окуневу стало не по себе, и он торопливо завел мотор, чтобы бежать от этого страшного места. Он отплыл уже довольно далеко, когда оглянулся и увидел, что следом идет лодка.
«Влип!» — холодея, подумал он, закрутил до отказа газ и торопливо выбросил из лодки сачок, еще недавно представлявшийся такой необходимой снастью.
Приток входил в Реку под углом, почти против ее течения, и место, где сшибались потоки, походило на кипящий котел. Вода здесь то закручивалась воронками, глубокими, как колодцы, то пучилась буграми, которые медленно растекались, сминая волны.
Окунев на полной скорости врезался в эту мешанину воды и почувствовал, что лодка вдруг задребезжала, как старая таратайка на разбитой дороге, а потом увидел, что прямо перед носом лодки разверзлась на ровной воде яма. Он рванул руль, ощущая, как отрывается и летит куда-то вниз живота сердце, на секунду закрыл глаза, ожидая самого худшего и надеясь уже только на старый спасательный жилет, который натянул перед поездкой заместо телогрейки, но лодка, резко вильнув, взлетела на водяной холм, прыгнула с него, как с трамплина, и приземлилась уже в спокойной воде.
Окунев сообразил, что вошел в Приток, открыл глаза и облегченно стер с лица пот, перемешанный с брызгами воды. Он оглянулся, страстно надеясь, что больше уж не увидит преследователя, но лодка сзади шла как привязанная, не приближаясь, но и не отставая. Сомнений не было никаких — она гналась именно за ним.
«Вот тебе и «тундра»!» — зло подумал Окунев и хотел было уже остановиться, чтобы предоставить отдуваться за все самой «пожарной каланче», но тут же мелькнула мысль, что не Пожарник, а именно он убил мальков. И мало ли что дядя достал взрывчатку у каких-то там пенькокорчевателей, у которых никто ее не учитывает и никто не знает, сколько они суют ее под тот или другой пенек? Он бросил взрывчатку в воду, и он, Михаил Окунев, будет виноват во всем, только он. Это было ясно.
Окунев не чувствовал ненависти к преследователю, думая уже, что, пожалуй, и сам бы поступил так же — а какого черта? — реки не хватит на таких «любителей»… Но, думая так, он все-таки гнал и гнал вперед лодку, потому что еще сильнее боязни ответственности мучил его стыд. Он совершенно не представлял себе, что мог бы сейчас сказать человеку, который преследовал его. Что он мог бы сказать ему в свое оправдание? «Надо мне эту рыбу?» — спрашивал Окунев, со всей очевидностью понимая, что не надо ему было никакой рыбы.
Он опять подумал о дядьке, припоминая его разговор с рыбаком по имени Васька, когда Пожарник первый раз привел его на причал, чтобы показать лодку. Тогда Окунев не придал этому разговору ровно никакого значения, но сейчас все всплыло перед ним до мельчайших подробностей.
…Они вышли через задние ворота в огород и зашагали вниз к причалу мимо почерневших куч прошлогодней картофельной ботвы. Причал заскрипел под тяжелыми шагами дядьки, между досок проступила вода, и этот Васька (он собирал рыбу в мешок в своей лодке) поднял голову.