Станиславского с замечательным сходством изображал артист Художественного театра Истрин, Немировича-Данченко — блестяще имитировал прекрасный артист МХАТа Азарин.
Один из репризов был таков. Кто-то из артистов изображал режиссера Музыкального театра И. А. Донатова, который носил большую окладистую бороду.
Истрин — Станиславский спрашивал, указывая на него:
— Это… Это кто такой?
Немирович — Азарин отвечал, поглаживая свою бородку:
— Известный режиссер по фамилии Донатов.
Истрин, с присущей Станиславскому гомерической рассеянностью, говорил, глядя Немировичу — Азарину в лицо:
— Режиссер? С бородой? Не верю. Режиссеров с бородой не бывает!
Волна смеха в зале.
В Камерном театре шла тогда сложная драматическая композиция, включавшая в себя сокращенную по возможности пьесу «Цезарь и Клеопатра» Шоу, инсценировку «Египетских ночей» Пушкина и в заключение сокращенную до полуторачасового метража пьесу «Антоний и Клеопатра» Шекспира. Задача была ясна — показать Клеопатру в юности, в зрелости и в пору ее последней любви, когда ей было, как известно, пятьдесят два года. При этом об единстве стиля не было речи, а единство противоположностей тоже не получалось.
Был налицо, не лишенный интереса, эксперимент, отнюдь не приведший к творческой победе. Остряки назвали это «шекспиримент».
По этому поводу артист, загримированный А. Я. Таировым, исполнял следующие куплеты на популярный мотив:
и так далее.
В роли Мейерхольда выступал Сергей Мартинсон. Кроме мастерского грима лица, он довел имитации фигуры, осанки, жестов, голоса до величайшего совершенства.
А говорил он примерно следующее:
— Я решил — поставлю «Гамлета». Понимаете, темнота, ничего не видно — вдруг выстрел, сразу луч прожектора — и на сцене она! Кто она? «Гамлет»!
И публика понимала, что речь идет о его первой актрисе, о его последней любви, о Зинаиде Райх. Смех.
Мейерхольд — Мартинсон продолжал:
— Или нет. Не то! Я решил — ставлю «Бориса Годунова». Понимаете — темнота. Ничего нет. Вдруг выстрел, луч прожектора — кто на сцене? Она! Кто она? «Борис Годунов»!
Затем слово имел Алексей Дикий в изображении артиста Уральского. Дикий — обаятельный, буйный новатор, человек потрясающей выдумки и темперамента — отдал в свое время большую дань формалистическим вывертам. Он публично заявлял, что любую пьесу он считает главным образом предлогом для спектакля, и если пьесы подходящей не будет, он берется хоть телефонную книгу в лицах поставить, и сам найдет и образы людей, и взаимоотношения их. Это не мешало ему ставить совершенно блестящие, яркие и умные спектакли. На нашем капустнике ему было дано следующее высказывание:
В заключение гулянья все театральные руководители, режиссеры и любимые актеры строились в ряд и покидали сцену под дружное пение следующего текста на мотив «Веселых ребят»:
Не было такого события в искусстве, в жизни, на которое театральные общественные организации не откликались бы, — оперативно, четко, с подобающей изобретательностью, легкостью, остроумием.
Вспоминается встреча челюскинцев после героической ледяной эпопеи, когда внимание всего земного шара было поражено выдержкой, дисциплиной и мужеством кучки советских людей, очутившихся на льдине, в полном смысле слова «без руля и без ветрил».
11
Таково было название пьесы К. Финна «Вздор», которую А. Дикий поставил в театре, им руководимом.