Интересно, что уполномоченный отказался ознакомить исполорган с протоколом этого "выборного собрания" и не смог указать дату и место его проведения[148].
Двор Облисполкома. Слева от ворот невзрачный кабинет Рахимова. В стороне худая женщина с резкими чертами лица беседует с маленькой, подвижной еврейкой. Это Марфа Цапаева и Зинаида Туликова. Подходит полная с болезненным лицом Лена Михайлова.
— Ну как?
— Дело налаживается.
Подходят Костина и Киселева:
— Ну что?
— Улучшается.
Эти женщины приходят сюда ежедневно. Вот уже несколько месяцев. Девять утра. Через двор медленно, раскачивающейся походкой идет Рахимов. Отпирает дверь. За ним уверенно вливаются в кабинет ожидавшие его женщины. Откуда ни возьмись, следом в кабинет входит еще одна, но гораздо более многочисленная группа, в кабинете сразу становится душно.
Они входят настороженно, но решительно. Рахимов смотрит на них недружелюбно. Надо видеть эту расползшуюся в бедрах, приземистую фигуру!
Опершись обеими руками о центр стола, весь подавшись вперед, Рахимов смотрит, широко разинув рот, поблескивая стеклами, словно пучеглазая лягушка высунула передние лапы на сухой камушек и замерла в раздумье: а стоит ли вылезать из воды?
— Я вас не приглашал.
— А этих приглашали?
— Они член "двадцатка".
— Как и мы.
— Горисполком не будет с вами договор заключить.
— А с ними будет?
— Они подавал мне заявлений.
— Мы тоже Вам подавали. Шестьдесят заявлений. Вы разве забыли?
— Ви мне все сердце… Ви мне надоель… Я через вас больница лежаль.
Тетя Катя приподнялась и начала махать на него газетой.
— Ви что делаете?
— Успокойтесь, товарищ уполномоченный. Давайте тихонько поговорим, послушаем, да и поймем.
Рахимов положил валидол под язык. Но тут в разговор ворвалась Настя.
— Это мира дело. Мы миром изберем. Народ…
Рахимов что‑то возражал. А за ее спиной закипала междуусобица:
— Стыдно тебе, Киселева, с ними по городу ходить. Мы тебя порядочной считали.
— Да я уйду из ихней "двадцатки". Разве я хочу? Они каждое утро за мной приходят: "иди, ты — "двадцатка".
— Я тебя, Дуся, верующей считала, — убеждает Костина, — а ты о. Алексею такое слово сказала: "волк в овечьей шкуре".
— Аты не видела, как он здесь, в кабинете, вот спроси Рахимова, при нем было. О. Алексей снял башмак с ноги, мне под нос сует, пальцем по каблуку стучит, говорит: вот ты кто! Это священнику можно? Я тебя тоже хорошей считала.
— А я хорошая. Вот Наташу спроси. Она меня знает.
— Я думала — ты хорошая, — оборачивается Наташа, — а ты — первая сплетница!
— Чтоб у тебя язык отсох!
— Да замолчи! Врешь все! Врешь! Что с глупой бабой разговаривать! — Последние слова Шапоренко произнес, хлопнув дверью. Мария Петровна победоносно оглядела всех. Рахимов пришипился. Сидел красный, растерянный.
Насилие № 1
"Уполномоченный продолжает требовать, чтобы исполорган сдал дела и ключи людям, которых он (Рахимов) назначил в исполорган и ревкомиссию без ведома церковной "двадцатки". 29 октября 1974 года Шапоренко, Тихонов, Цапаева явились в контору храма в сопровождении представителя горисполкома Урунбаева (член комиссии по соблюдению законодательства о культах) и сообщили, что пришли по указанию горисполкома принять дела от исполнительного органа. Накануне Рахимов предупредил исполорган, что 29 октября в час дня исполорган должен сдать дела товарищу Шапоренко".
"1 ноября 1974 года Рахимов дважды приходил в церковь с требованием сдать дела назначенному им исполоргану. Снова ему ответили, что сдача может быть произведена только после снятия действующего исполоргана и законного избрания нового. Исполорган не принял во внимание угрозы Рахимова"[149]. 13 ноября 1974 года в храм явилась зам. председателя горисполкома (председатель комиссии по соблюдению законодательства о культах) в сопровождении Урунбаева и потребовала, чтобы Бущанова сдала дела. В тот же день Бущанова получила повестку из милиции и прокуратуры. Нам грозят лишением свободы[150].
Рахимов снова вызвал в среду. Когда вошли в кабинет, он беседовал с баптистским пресвитером. Увидев, сморщился, обхватил голову руками:
— Идут. Я их видеть не могу. Вы знаете, что они делают?
— Говорят, церковь закрыли?
— Самовольно! Сами! Сами закрыли! Без разрешений горсовет. Двух священников сняли! Адельгейма хотят. Он — преступник. Знаете, какие он дела твориль? Я вам прочту. Вас волос дыба станет. Он против патриарха выступал. Они скоро с иконами в обком пойдут!