Харальд швыряет свой кубок в стену и вскакивает.
— Конунг обязан быть терпелив и рассудителен, — вздыхает Ярослав необидчиво, поднимает кубок, заботливо расправляет сильными еще руками смятый край и ставит обратно на стол.
— Я готов предложить тебе выход, — говорит он.
Харальд ждет, уже взявшись за ручку двери.
— Я могу взять тебя на службу. Своих людей я не выдаю никому. А твои сокровища останутся тебе. Императрица будет извещена, что твой отец был должен отцу моей жены, конунгу Швеции Олаву. И теперь ты вернул долг. Олаву нет дела, где ты взял его. А у меня с ним договор, мы не можем ссориться. Ты согласен?
Ярослав подходит к окну, смотрит:
— Скоро подойдут византийские корабли. Что ты решил?
— Хорошо, — мрачно говорит Харальд. — Сколько я должен служить тебе?
— Всего один год. А там, если не понравится, ты уйдешь с почетом.
— Пусть будет так.
Ярослав наливает в кубки:
— Выпьем за это, сынок.
— Я буду служить тебе. Но я не стану пить с тобой.
— Я подожду, пока ты передумаешь, — необидчиво говорит Ярослав.
— Пошли сказать византийцам, что я у тебя на службе.
— Я уже сказал это два дня назад их гонцам.
Харальд, уже стоя у стола, осознает услышанное.
Ярослав хохочет, и смех его передается Харальду: напряжение ситуации обернулось юмористической стороной. Ярослав хлопает его по плечу, Харальд в ответ его, принимает сунутый ему кубок, чокаются, пьют и опять хохочут.
Главный сборщик налогов
121. Пир в палатах Ярослава, шум и гам, викинги сидят меж княжескими дружинниками, обруселыми норманнами. Харальд пьянеет. Смотрит на жену Ярослава Ингигерду, сидящую с ними — и вдруг лицо ее туманится, плывет и превращается в лицо его матери, старое и скорбное.
— Мать!.. — невольно и тихо вырывается у Харальда.
Хохот дружины.
— Ты уже метишь ко мне в родственники? — иронично спрашивает Ярослав. — Это всего лишь моя жена.
Хохот.
Зыбкое в туманном взоре Харальда лицо Ингигерды плывет, струясь, поверх лиц толпы вояк — и вдруг начинает молодеть, разглаживаться, яснеть, и превращается в лицо юной девушки, которую нельзя назвать красавицей — но лицо ее кротко, чисто и необыкновенно миловидно своей свежей и доброй простотой.
Перехватывая взгляд Харальда на женскую часть стола, Ярослав говорит:
— Лиза еще слишком молода, чтобы ты смотрел на нее как муж.
— Элис, — трезвея, повторяет имя Харальд.
— На тебя смотрит сегодня великий воин, дочь, — говорит Ингигерда, и она краснеет и отводит глаза. — Рано тебе еще сидеть с мужчинами. Ступай к себе.
Она идет к двери и чуть оборачивается, встречаясь взглядом с Харальдом.
122. Закрома Ярослава: маленькое внутреннее помещение терема, кованые двери, факел в кольце на стене.
Один за другим открывает он лари и сундуки вдоль стен, смотрит внутрь внимательно и придирчиво. Перегибается в ларь, сгребает со дна пару монет, взвешивает задумчиво на ладони и бросает обратно: монеты глухо стукают о пустое деревянное дно.
Выходит, ударив дверью.
123. В палате в окружении нескольких бояр срывается на крик:
— Дружине надо платить! Церкви надо платить! Корабельщикам — платить! Зодчим — платить! Кузнецам и оружейникам — платить!
Резко проходит к окну, перед ним расступаются.
124. Под окном, на волокушах — несколько мертвых тел, и кровь из ран запеклась на одежде.
— Чем платить? — негромко в пространство спрашивает Ярослав. — Их головами? Дать смердам зарезать себя, как баранов… — Оборачивается к боярам: — Не много ли добра скопили вы на моей службе?.. — соображает вслух.
Бояре испуганно пятятся.
125. Харальд во главе готовой к выступлению дружины своих викингов. Держит под уздцы коня.
— Они покажут дорогу, — Ярослав кивает на пару своих дружинников. — Городище сжечь, мужчин повесить, взять все. Везде брать половину. Где скажут, что ничего нет — убивай каждого четвертого, пока не отдадут то, что спрятали. Где поднимут на слуг князя оружие — убивай всех. Десятая доля дани — твоя. Иди и береги свою голову — она должна служить мне.
Харальд садится в седло.
Тянется прочь от города небольшая колонна воинов, и длинный обоз с телегами скрипит за ней.