— Нет проблем.
С этими словами правнук старца-чудотворца выдвинул ящик письменного стола и протянул Жохову тетрадку в черном коленкоровом переплете.
— Что это? — спросил Жох.
— Бабкины воспоминания.
— Дневник?
— Нет (по правде сказать, господин Колосов так и не удосужился прочесть пресловутое житие старца Василия…). Этого достаточно? — поинтересовался он, наблюдая, как Жох просматривает тетрадку.
— Да по ходу пока хватит, — отозвался антиквар.
— Тогда удачи! — бросил господин Колосов, поглядывая на часы. — А то у меня сейчас встреча с поставщиками запланирована. Пока, Боря! Держи меня в курсе.
От господина Колосова Жох поехал в редакцию «Двинской волны» к журналисту Ефиму Абрамовичу Гольдбергу, более известному под псевдонимом Евфимий Михайловский. С этим человеком, чьи убеждения всецело зависели от личной выгоды, Жоха связывало давнее и взаимовыгодное сотрудничество. Ибо каждому жоху полезно иметь под рукой такого виртуоза пера и прелюбодея мысли, каковым был журналист Ефим Гольдберг.
— А-а, Борис Семенович! — приветствовал Жоха Ефим Гольдберг, отрываясь от компьютера, на котором он что-то печатал, барабаня по клавиатуре со скоростью заправской машинистки. — Мое почтение! Какими судьбами?
Однако практичный Жох не стал тратить время на разговоры со словоохотливым до болтливости потомком Авраама. Ведь позавчера они уже все обсудили…
— Это по поводу нашего дела, — бросил он, протягивая журналисту тетрадку, полученную от господина Колосова. — Полистай на досуге. Через неделю все должно быть готово.
Кратко и по делу.
Спустя семь дней в офисе Жоха раздался телефонный звонок.
— Мое почтение, Борис Семенович! — раздался в трубке дребезжащий тенорок Ефима Гольдберга. — А у меня таки все готово…
— О’кей, — отозвался Жох. — Тогда давай у меня вечером…
На дворе еще не успело стемнеть, как Ефим Гольдберг был уже у Жоха.
— Ну, Борис Семенович, и позабавили же вы меня! — заявил он с порога.
— И чем же? — поинтересовался Жох.
— Да это же просто бомба!
— В каком смысле? — поинтересовался Жох.
— А вы, Борис Семенович, сядьте! Сядьте, а то упадете! А я вам кое-что зачитаю…
С этими словами Ефим Гольдберг извлек из портфеля ту самую тетрадку в черном коленкоровом переплете, которую неделю назад получил от Жоха, а Жох — от господина Колосова. И принялся читать нарочито серьезным тоном:
«Старец Василий был сосудом избранным еще до рождения своего. Как-то раз шла его мать по улице, и встретилась ей одна женщина, да не простая. Поклонилась ей и говорит:
— Не тебе я кланяюсь, а тому, кого ты в себе носишь. Велик он будет у Бога, благодати от Него получит много, многих от грехов спасет, в рай за собою приведет.
Когда же старец родился, то не только по средам и пятницам материнского молока не вкушал, а даже по понедельникам. В те же дни, когда его мать в женской нечистоте была, он ей не давал себя касаться. Таковую имел младенец старец Василий ревность о чистоте душевной и телесной…»
Жох поморщился.
— Бред какой-то…
— А вы погодите, Борис Семенович, погодите! Дальше еще занятней будет! — обнадежил его Ефим Гольдберг, перелистнув несколько страниц. После чего продолжил:
— «…И пошел юноша старец Василий по городам да по деревням, по церквям да монастырям, слово свое миру возвещать. И отовсюду-то его гнали. Ибо сказано, что все, хотящие благочестиво жить — гонимы будут[38]. Тогда вернулся он в Михайловск. Тут приняла его в свой дом одна девица, именем Глафира, из которой он изгнал блудного беса».
— Интересно, как он это сделал? — усмехнулся Ефим Гольдберг, прервав чтение. — Как в «Декамероне»? «У тебя — ад, у меня — дьявол, так вот давай мы с тобой станем загонять дьявола в ад»… Да это еще что! Похоже, он этим чертогоном занимался, так сказать, в массовом порядке. Вот послушайте:
— «Потом приходили к старцу и другие жены и девицы, грешной плотью томимые. Ибо великую силу имел он на блудного беса. И всех он исцелял и благословлял жить в посте и молитвах, во златой трубе и гуслях хвалу Господу воздавать, и не искать супружества плотского, греховного, а взыскать супружества духовного. И нарек их своими возлюбленными невестами, сестрицами-голубицами. А благочестивую и мудрую деву Глафиру, которую он первой исцелил, поставил над ними матушкой».
— То есть маман… — резюмировал журналист с циничной ухмылкой. — Ай да старец! Ну, что я вам говорил, Борис Семенович? Бомба!
38
Перифраз из 2 Тим. 3, 12. В связи с этим можно вспомнить английскую поговорку: «Диавол для своей цели и Писание процитирует».