Тогда многие считали, что, когда бандиты расправляются друг с дружкой руками милиции, — это хорошо. Воздух чище будет… Уже когда Юнгеров сидел, Ильюхину довелось впрямую столкнуться с его «оппонентом». Этот «оппонент» пересекся в одном бизнес-вопросе со школьным товарищем Виталия Петровича и проявил себя очень нехорошо. Правда нехорошо, но в рамках закона. Товарища своего Ильюхин защитил, а «оппоненту» не преминул показать в личном разговоре кое-какую свою осведомленность о совершенной некогда подлости:
— Вы думаете, когда Юнкерс выйдет — он вас из крупнокалиберного пулемета расстреляет?
— А что, есть информация? — не понял такого юмора и испугался воротила бизнеса.
— Есть кой-какая… — с деланым безразличием повел бровями Ильюхин.
— Так поделитесь… Это же все меняет! — Бизнесмен имел в виду свое резко изменившееся отношение к товарищу Виталия Петровича.
Ильюхин серьезно посмотрел в поросячью морду капиталиста и без улыбки сказал:
— Говорят, он вас собирается топором зарубить…
До «оппонента», наконец, дошло, что над ним издеваются, и Виталий Петрович нажил себе еще одного недоброжелателя…
Полковник вынырнул из воспоминаний и попытался сосредоточиться на дне сегодняшнем. Так предупредить все-таки Крылова или нет? Ильюхин не мог понять своего отношения к этому человеку, занимавшему такую же должность, что и он сам. Не мог — и от этого раздражался. А когда Виталий Петрович уставал или раздражался, не находя ответов на вопросы, которые задавал сам себе, он норовил проехаться по территориальным подразделениям уголовного розыска — под любыми, часто совершенно надуманными предлогами. Для Ильюхина «территория» всегда была своеобразным «душем» от усталости, склок и бумаг, пусть даже самых интересных. Полковник страшно любил грязные, прокуренные «кельи» отделений с их вечным цинизмом, сторублевыми гешефтами и сплошной отчетной липой с рукоблудством.
Вот и сегодня Виталий Петрович решил поехать в 16-й отдел — так в последнее время переименовали отделение. Ильюхина часто тянуло именно на набережную Лейтенанта Шмидта — там когда-то работал начальником розыска его друг, Василий Токарев…
В машине полковник почти успокоился — вот только правый ботинок почему-то стал сильно жать на больной палец, словно там какой-то внутренний шов вылез. Ильюхин этот ботинок и снимал, и изнутри подошву щупал… «внутренний шов» не исчезал. Когда доехали до 16-го, полковник бросил водителю:
— Я тут жалом повожу, а ты — в управление. Загляни в квартирный отдел, спроси, не нужны ли колеса. Отсюда доберусь сам.
— Вас понял, — кивнул водитель. Его звали Пашей Юртаевым, и он работал с Ильюхиным не первый год. Знал полковника получше многих оперов, но никогда ни с кем о Виталии Петровиче не сплетничал. Паша не заикался и о вечных переработках — вкалывал, не жалея ни себя, ни подвески. Ильюхин его никогда не хвалил, зная, что Юртаев умудряется халтурить, и не где-нибудь, а у дорогих отелей… А там, где иностранцы, там и… много чего остального-всякого. Как-то раз Виталию Петровичу принесли рапорт по поводу Юртаева: дескать, примите меры… использует служебный транспорт в целях нездорового обогащения… ну и так далее. Ильюхин сбросил писульку со стола, сказав принесшему ее только одну фразу: «Жопу подотри!» Об этом узнали все, кто надо, и угомонились по поводу Паши навсегда…
Полковник вошел в 16-й отдел и, не привлекая к себе внимания, проследовал к двери в уголовный розыск. Дверь была приоткрыта. Ильюхин тихо прошелся по коридорчику и прислушался. В одном из кабинетов раздавались крики.
— Ты тупорылый, Кеша! Даже на конкурсе тупорылых ты займешь второе место, потому что тупорылый! Я тебе с ночи долдоню: сосед сверху тебя опознать может — это раз! Олежка, кореш твой, не сука и молчать не будет — это два! В хате у тебя скатерть со скока[26], в которую вы вещи заворачивали, — это три! Хули тебе еще надо?
— Это тебе, начальник, надо, раз ты четвертый час надрываешься, — откликнулся, видимо, тугодум Кеша.
— Ты действительно без пиздюлины не понимаешь? А?!