Ирвину вдруг стало немного обидно:
-Вообще-то, я тоже родился не в Терране.
-Да, в Руте, ты рассказывал. И твой шаг достоин уважения, многие не могут и этого. Но… вот ты приехал в Террану, тебе тут понравилось и ты усиленно стал пускать корни. А представь, что завтра тебя переведут служить в другую колонию, как твоего коллегу с Рододендрона… как его, ты ж рассказывал…
-Когель, — лейтенант поежился. Мысль о переводе ему в голову как-то не приходила.
Альбина ненавязчиво сменила тему и скоро Интерфер уже забыл о своих опасениях. А потом они как-то логично оказались в постели, где и случился самый бурный секс за всю коротенькую историю отношений. И вот сейчас, девушка лежала, подперев голову рукой, водила пальцем по груди лейтенанта.
-Можно тебя кое о чем спросить?
-Конечно, спрашивай.
Альбина на секунду задумалась, стараясь подобрать слова помягче, потом все же начала:
-Только ты не бойся меня обидеть и сам не обижайся, если что. И ответь, пожалуйста, честно. Как жители колоний относятся к выходцам из Метрополии?
Вопрос застал Ирвина врасплох. Он попытался собраться с мыслями, но после такого бурного действа, получилось плохо. И он снова решил не кривить душой:
-Тут все очень сложно. Почти никто из жителей колоний не представляет, как вы живете, просто есть понимание, что лучше нас. И все очень любят пощеголять любым предметом, хоть как-то связанным с Метрополией. Но почти никто на Шарре даже близко не стоит с рядовым жителем Континента в своем развитии.
Как бы тебе объяснить попонятней… Ну вот представь себе жизнь простого шахтера или рабочего на Шарре. У него, обычно, есть дом. Не такой как этот коттедж, далеко не такой, скорее развалюха на куске земли. Там плохо покрашены стены, грубая мебель, щели в окнах. И у соседа так же. И у его соседа. В принципе, у нашего воображаемого рабочего есть ресурсы повесить ровные окна, нормально покрасить дом. Есть даже возможность съездить в Террану и купить нормальную мебель, никаких ограничений на передвижение внутри колоний у него нет. Но у него нет главного – понимания, зачем и как это сделать, если все вокруг живут так же. Как он представляет себе лучшую жизнь? Качественно, этот тот же уровень. Он думает, что есть дома, где не надо затыкать окна, где есть больше комнат, чем у него. Где краска ровнее лежит. Я пока понятно говорю?
Альбина улыбнулась:
-Да, у тебя весьма сочные образы, я прям представила. Но я пока не понимаю, какое отношение — это все имеет к нам?
-Ну вот, Метрополия для большинства Шарры – это такие рабочие-господа, которые за счет колоний живут в больших, ровнопокрашенных домах с хорошими окнами. Зависти к ним нет, потому что по факту их почти никто не видел. Скорее злость оттого, что они «что-то у нас забирают» и оттого, что они «не с нашего поселка». И все. В то же время, когда действительно в такую деревню приедет человек из Метрополии, перед ним будут изо всех показывать, как у них все здорово и замечательно, и что они ничуть не хуже. Нельзя ж признать, что мы хуже. Смотрится, кстати, забавно. Думаю, ваши со смеху покатываются от общения с нашим рабочим классом.
-Хм. Ну согласна, в поселках всегда как-то все грубее, а в городе?
-Да суть та же, только в окнах дырок нет и краска на стенах ровная. Жители городов живут на другом уровне качества, но у них нет принципиальных различий с поселковыми.
-А принципиально – это как?
-Ну вот как ты мне пример с корнями приводила. Мы ведь и правда стараемся пустить корни так, что б нас не вырвать было. Мы боимся, боимся голода, остаться на улице, нищеты. Того, что было если не с нами, то с нашими отцами. Мы не в состоянии ощутить вашу легкость на подъем. Когда я учился в Метрополии, для меня первое время все было в новинку… Не только для меня, кстати, жизнь на Континенте перекраивает мозг невероятно. Ты вдруг начинаешь смотреть на всю свою жизнь, на друзей, на родителей, как на маленьких пугливых детей, с кучей комплексов и смешными целями. Ты понимаешь, Метрополия живет лучше не потому, что у них дома лучше, а потому что они думают иначе. Точнее не так, скорее потому что они думают по-другому, у них дома и лучше. Вот даже у тебя, — тут Ирвин оглядел спальню, — как красиво все стоит, подобрано, по полочкам. Я так не могу. Сколько мне не дай денег, я не смогу создать такой же дом, как у тебя без посторонней помощи. У меня все получится топорно, грубовато и не очень уж красиво.
Девушка вступилась за Ирвина:
-Зато твое жилье очень самобытное. В нем приятно оказаться девушке.
-Почему?
-Во-первых, видно, что хозяйки у него нет. Это всегда приятно, хозяйничать там, где ее рука нужна, но ее нет, — тут Альбина улыбнулся.
Интерфер также не удержался от улыбки.
-Во-вторых, ну не знаю… Есть мужчины, которые превращают в кошмар все, к чему касаются. У тебя порядок. Не образцовый, но вполне на уровне для занятого молодого человека.
К своей улыбке Ирвин еще и покраснел. Но все же продолжил:
-Возвращаясь к твоему вопросу. Вы здесь чужие, за это вас и не любят. Плюс – многие в душе считают, что вы у нас что-то забираете, а потому что-то нам должны. Это правда, по сути, только большинство народа не понимает, что если мы в итоге отвоюем у Континента фабрики, на них все равно придется кому-то работать. Все почему-то считают, что оно будет работать само, как бы это глупо ни было. Никто не понимает всех последствий независимости, все хотят прав и никто не задумывается об ответственности.
В общем, да, вас не любят. Но Метрополия действует кнутом и пряником. Любые восстания против нее подавляются безжалостно, все, кто говорит о независимости колоний – вне закона. Но лояльность поощряется, правильно оформленные просьбы удовлетворяются. Так, к примеру, построили Террану. Континенту был предложен красивый грамотный план, который доходчиво показывал какие выгоды можно поиметь, если переселить большую часть населения из-под коптящей трубы подальше. Особо подчеркну – это был не ультиматум, это было всего лишь предложение. Пожелание, если хочешь. И Континент его одобрил.
-Получается, не так уж плоха Метрополия? – с некоторой надеждой спросила девушка.
Ирвин грустно усмехнулся:
-Альбин, пойми. Лично к тебе у меня нет претензий, равно как и к большинству жителей Континента. Так получилось, что вы родились в лучшем месте, это не преступление. И я даже не в особой обиде за подавление восстаний. Большинство колоний еще не готовы к самостоятельности. Я тебе уже рассказывал, во что превратилась неделя независимости для Шарры. Но правительство Метрополии отлично знает одну важную вещь: в существующей системе колонии никогда не выйдут за пределы своей деревни и не вырастут до взрослой жизни. Независимость превратится для них в кошмар. А любые уступки ничуть не потревожат власть Континента. Просто потому, что уступки Континент делает в ответ на какие-то требования. А что может потребовать наш воображаемый рабочий? Окна ему заткнуть, дом покрасить? Другой построить – вот предел мечтаний. Для Континента не проблема, раз в десять — пятнадцать лет можно. За свою жизнь такой рабочий принесет в десять раз больше дохода и даже не поймет этого. Только следи, чтобы он сильно не умнел.
Метрополия поощряет лояльность колоний, выпуская, таким образом, пар и накопившееся недовольство. Год, два, три колонии просят. Потом требуют. Уже на этом этапе можно немного уступить, новые запросы появятся лишь через некоторое время. Если колония зажирается, можно допустить на ней восстание и подавить его – пусть знают кто сильней. Так произошло тогда на Шарре: жители требовали принципиально невозможную вещь — самим выбрать себе правителя. Этого не допустят, жертвы не имеют значения, авторитет Континента непререкаем. Но и то! Всю колонию ведь не расстреляешь, работать кому-то надо. Казним особо рьяных зачинщиков, свалим на них то, что они всем запудрили мозги. Все! Они получили по заслугам, вы работайте дальше, прощаем. Как-то так…
Жители Шарры не любят Метрополию за ее протекторат, налоги, власть. За то, что не дает колониям свободу, качает ресурсы. Я не люблю ее только за одно: она не дает нам вырасти. Начать мыслить по-другому, стать взрослыми, а не оставаться обиженными детьми, которым родители дозируют сладкое и говорят, когда надо спать. Я хочу, чтобы мы были свободны, но до этого все же поняли: что спать нужно, а от переизбытка сладкого болит живот.