– Да вот, вы знаете, хачики одолели, – сказал я, стараясь вытереть потную ладонь о внутреннюю поверхность кармана.
Вдруг бы он захотел пожать мне руку, когда мы будем прощаться.
– Понятно, – он сосредоточенно кивнул головой, как будто речь шла о тараканах и его как специалиста из санэпидстанции приглашали полить запущенную квартиру дустом.
Я подумал, что все мы, в конце концов, примитивные расисты.
– Сколько просят?
– Пять штук.
– Рублями?
– Они не сказали.
– Значит, рублями. Когда придут?
– Сказали, что завтра в семь часов.
– Хорошо.
Он кивнул головой и быстро объяснил мне, что нужно делать.
– Главное – не бойся, – добавил он на прощание. – У них недавно были разборки за городом. Двоих подстрелили. Так что они теперь сильно шуметь не будут. Им надо тихо сидеть, а то их совсем закроют. Да и война в Чечне им выходит боком. Поэтому иди домой и спи спокойно.
– Спасибо, – сказал я и подождал, не протянет ли он мне руку.
Моя ладонь к этому времени была уже совсем сухой.
– Иди. Чего стоишь? Завтра договорим.
Утром на следующий день я отвез Ленку с детьми к матери и стал ждать. Время тянулось ужасно медленно. Около пяти часов в дверь позвонили.
– Ты Емельянов? – спросил меня человек в кожаной куртке и спортивных штанах.
Позади него стоял еще один, точно такой же.
– Я.
– Это тебе. Можешь не считать.
Он протянул мне через порог наволочку от подушки, раздувшуюся до невероятных размеров.
– Спасибо, – сказал я.
Закрыв дверь, я вернулся в комнату и опустил наволочку прямо на пол. Первый раз в жизни мне приносили домой такую большую сумму. Первый раз в жизни мне приносили деньги бандиты. Первый раз в жизни мне приносили деньги в наволочке. Наверное, мне надо было загадать желание.
Я сидел на диване и смотрел на этот раздувшийся белый мешок с какими-то больничными печатями. Внутри лежала такая большая сумма, что моей семье хватило бы на целый год. Можно было бы совсем не работать. Просто делать все, что тебе нравится, и плевать всяким придуркам в лицо. Может, в конце концов, Алешка был не такой уж дурак, что выбрал эту работу.
Я протянул руку к наволочке и заглянул в нее. Все купюры были российские, достоинством не больше десяти рублей. Наверное, собирали на рынке. Я закрыл наволочку и стал ждать. Время тянулось ужасно медленно. Я почувствовал, что меня начинает тошнить.
В шесть тридцать в дверь опять позвонили. На этот раз там был только один человек, но тоже в куртке и спортивных штанах. Помешались они, что ли, на спорте?
– Николай Семеныч внизу ждет, – сказал он.
– Ага, – торопливо ответил я и пошел за ним.
«Николай Семенович» скромно курил на заднем сиденье белой «шестерки». За рулем сидел один из тех «спортсменов», которые принесли наволочку.
– Значит, понял, как надо себя вести? – сказал «Николай Семенович», выпуская ароматный клуб дыма. – Деньги ни в коем случае не отдавай. Держи их до последнего. Отдашь, только если совсем прижмут.
– Я понял, – с готовностью сказал я. – Деньги не отдавать. Тянуть резину.
– Молодец. Все правильно.
Он пристально посмотрел на меня.
– Боишься?
Я не сразу нашелся, что ему ответить.
– Боюсь, наверное. Я раньше…
– С бандитами не тусовался? – усмехнувшись, закончил он за меня.
– Ну да…
– Привыкай. Может, еще пригодится.
«Не хотелось бы», – подумал я, но промолчал.
– В общем, иди наверх и жди у себя. А я тут пока посижу.
Ровно в семь в дверь позвонили три раза. Я выглянул в окно и удостоверился, что белая «шестерка» стоит на своем месте. В другом конце двора стояла большая черная иномарка. Рядом с ней я увидел двоих кавказцев. Они оба курили и смотрели на мои окна. В дверь позвонили еще раз.
– Смотри, что у меня есть, – сказал «мой» кавказец, когда я наконец открыл дверь. – Очень полезная вещь. Буду теперь умный-умный. Девушкам буду только красивые вещи теперь говорить.
В руках он держал учебник русского языка для седьмого класса.
– Хорошая книга, – продолжал он. – Ты знаешь, чем отличается функция подлежащего от функции сказуемого в безличных предложениях?
Я молча смотрел на него.
– Не знаешь? Эй, нехорошо. Это же твой язык. Как ты можешь не знать такие важные вещи? Пойдем со мной, я по дороге тебе все объясню.
Мы спустились во двор. Проходя мимо «шестерки», я заметил, что в ней никого нет. В животе появился какой-то неприятный холод.
– Так вот, дорогой, – сказал он, когда мы сели в черную машину. – Ничем эти функции не отличаются. Понимаешь? Ничем. В безличном предложении просто нет подлежащего. Ты понимаешь? Нет лица. Лицо отсутствует. У меня вот есть лицо, и у него есть лицо, – он указал на человека за рулем. – А в безличном предложении лица нет. Оно отсутствует. Как будто никто не виноват. Знаешь, это такие предложения: «Вечереет», или: «Сегодня рано стемнело», или: «Вчера было холодно», и так далее. Понимаешь?