– Но фотография – это тоже творчество!
– Он их наугад делает. И как попало. Не работает ни с освещением, ни с натурой. Ему главное – чтобы баба голая была. Я же говорю – пропал человек, спился.
Они подошли к вокзалу, обогнули здание по тропке и оказались на перроне. Поезда еще не было, пассажиров – тоже.
– Так что – все? Крест на человеке ставить? – возмутилась Таська.
– Он сам на себе крест поставил.
– Но его же комитетчики задавили!
– Тссс! – шикнула Виктория Робертовна и снова огляделась. – А других, думаете, не давят? Люди живут и работают в куда более стесненных условиях. В тюрьмах, в ссылке, перед смертью. Кому тяжелее – Миленькому или Сервантесу? Или, может, Гойе легче было?
Динамики ожили, и обычный в таких случаях женский голос с невнятной дикцией объявил о прибытии поезда. У Таськи на душе скребли кошки. Миленький, конечно, старый козел, но ведь при этом и необыкновенный художник. Все вот так запросто объявили его никем, просто психом, и что самое обидное – он сам с этим смирился. Если человеку долго говорить, что он свинья, он в конце концов захрюкает, это тоже одно из любимых изречений Хомяка.
Рельсы начали слегка позвякивать, потом отчетливо застучали, и в горловине станции появился состав. Послышался негромкий визг – началось торможение.
– Да вы сильно не расстраивайтесь, я эти работы сберегу. Выставить, наверное, не дадут, но в запасниках лучшее место отведу, не пропадут.
– Я не расстраиваюсь, – ответила Таська.
Почти честно. Потому что на самом деле ее трясло от бешенства.
Они стояли на самом краю платформы, под жестяной табличкой «Остановка последнего вагона», по которой расползались рыжие пятна коррозии. Электровоз лениво проехал мимо таблички и резко встал, оглушительно лязгнув автосцепкой. Зашипела пневматика, что-то громко заскрипело и застонало во всем составе. Открылась дверь общего вагона.
– Будете заходить? – спросила проводница из тамбура.
– Да, – хором ответили Таська и Виктория Робертовна.
Проводница убрала подножку, проворно протерла поручни и спустилась.
– Билетики?
Таська протянула серый картонный прямоугольник проводнице, та посмотрела на перфорацию и кивком позволила подниматься.
– А вы?
– Нет-нет, я не еду. – Виктория Робертовна даже отступила на шаг, чтобы ее, не дай бог, силой не затащили. – Я провожающая.
– Тогда счастливо оставаться.
– Стойте! Таисия, подождите!
Таська обернулась.
– Заберите! – И Виктория Робертовна протянула ей папку с работами. – Вы в Ленинграде хотя бы покажете кому-нибудь. Не должно такое сокровище в запасниках пылиться.
– Девочки, прощайтесь уже быстрее, поезд сейчас тронется, – мягко, но решительно напомнила проводница.
– Пускай едет, – сказала вдруг Таська и, к удивлению проводницы и Виктории Робертовны, спустилась на платформу. – Я остаюсь.
Динамик объявил об отправлении поезда. Локомотив свистнул.
– Девка, не балуй, я сейчас подножку опущу! – предупредила проводница.
– Счастливого пути! Виктория Робертовна, идемте.
– Куда? – растерялась музейщица.
– К Миленькому.
Огородники, решившие не проявлять сегодня солидарность с трудящимися, удивленно смотрели на идущих вдоль по улице Цветочной Викторию Робертовну и Таську. Музейщица несла на правом плече папку и этюдник, Таська – переметную суму, но удивление вызывала их общая ноша. Они тащили ящик водки, Виктория Робертовна левой рукой, а Таська – правой. Водка булькала, бутылки весело позвякивали.
– Тася, на нас все пялятся, – краем рта сказала Виктория Робертовна.
– Ну и флаг им в руки. Сегодня праздник, имеем право.
– Я ведь работник культуры.
– А работники культуры не выпивают?
Виктория Робертовна задумалась.
Так они и доковыляли до домика с петухами на ставнях.
Забийворота сидел на пороге и курил, но его бледному виду это никак не помогало.
– С праздником, товарищ лейтенант, – сказала Таисия, когда они с Викторией Робертовной опустили ящик на землю.
Товарищ лейтенант с мучением посмотрел на гостей.
– Да что ты за человек за такой… – простонал он. – Я тебе билет купил, алкаша твоего на ночлег пристроил, что тебе еще надо?
– У меня к вам деловое предложение, Анатолий Михайлович.
Сначала говорила она. Потом говорил Забийворота. Его рассказ о том, как они со Спиридоновым пили и о чем разговаривали, Таську если не взволновал, то значительно озадачил, и на какой-то момент она хотела даже отказаться от своей затеи. Но поезд, как говорится, уже ушел, телеграмма с просьбой выслать до востребования пятьдесят рублей улетела к Хомяку. Надо было закончить начатое.