Красноармейцы ныряли за сугробы. Все они расположились справа, чтобы не попасть в своих. Холода бойцы не чувствовали, обливались потом.
Постовым не почудилось. Вражеская колонна действительно приближалась. Немцы выводили из города все, что имели. Их малочисленные арьергарды вели бои, сдерживали натиск Красной армии. Вся боевая техника осталась на полях сражений. По улице шли грузовики. Их было немного. Оборванные пехотинцы устало месили грязь, перемешанную со снегом. За «Опелями» катилась основательно продырявленная легковая машина.
Огонь красноармейцы открыли, когда колонна поравнялась с засадой. Немцы были такие уставшие, что даже сопротивляться толком не могли. Пулеметная очередь повалила несколько человек. Противотанковая граната взорвалась под колесами ведущего грузовика. Фашистов, сидящих в кабине, бойцы посекли свинцом. Выжившие солдаты вермахта попятились, побежали прочь, путаясь в полах длинных шинелей.
Повреждения в моторе были неустранимы. Грузовик встал, густой дым повалил из капота. Из кузова кто-то выпрыгнул, но только поднялся, как пули сбили его с ног. Бойцы перенесли огонь на остальные машины, щедро расточали свинец, бросали гранаты.
Взвилась над сугробом оскаленная физиономия Григория Ванина.
Он строчил из пулемета, орал с надрывом:
– С наступающим, господа! Подходите ближе, поздравлять будем! Подарков сегодня всем хватит!
Он вошел в раж и уже не понимал, что делает.
– Братишка, довольно! – выкрикнул Федор, схватил родственника за шиворот, повалил в снег, отобрал пулемет и стал прилаживать его к глыбе спрессованного снега.
Григорий болтал ногами, плевался снегом, костерил надоевшего братца.
Огонь красноармейцы не сбавляли.
Немцы убегали, отстреливаясь, ныряли за сугробы с обратной стороны дороги.
Головной грузовик красиво горел. Пламя жадно облизывало брезентовый навес, перекинулось на кузов. Машина перекрыла дорогу.
Под вопли старшего по званию водитель второй машины поддал газу, уперся в задний бампер горящего «Опеля», сделал попытку выдавить его на обочину. Но побороть такую махину он не мог, кашлял в дыму, расточал проклятья. Пули разнесли стекла, но в водителя не попали. Он сообразил, что подвергается сумасшедшему риску, закричал от страха, стал выбираться из кабины, но почему-то на ту сторону, откуда велся огонь, принял на грудь порцию свинца и повалился под колеса.
В кабину залетела вторая противотанковая граната, порвала ее как картонку. Теперь уже две машины перекрыли движение, что сделало проезд фактически невозможным.
Водитель легкового «Фольксвагена» судорожно сдавал назад, но уперся в бампер машины с красным крестом, по которой красноармейцы не стреляли. Из легковушки выскочили трое в фуражках, открыли беспорядочный огонь из пистолетов. У одного из них была забинтована голова, и движения он совершал неуверенно. Этот тип повалился сразу. Еще один – когда пытался спрятаться за санитарную машину. Третий перекатился через снежный вал и больше не появлялся.
Санитарная машина стала пятиться. Из кабины выпрыгнул мужчина в белом халате, замазанном кровью, кувыркнулся через снежную гору. Часть пехоты залегла за сугробами, вяло постреливала. В ту сторону полетели гранаты, рвали снег. Над снежным косогором мелькали каски, немецкие солдаты торопились убраться отсюда.
Гранаты все еще летели через горящие машины. Замешкался подтянутый ефрейтор. К сожалению, Глеб не знал его фамилию. Этот парень хотел увидеть результат своего броска. Пуля сбросила его с косогора. Он повалился в яму, неловко вывернул голову.
Шубин стрелял вдоль дороги. Автомат подрагивал в руках. Пулемет Дегтярева продолжал плеваться смертью.
Немцы не выдержали. Их командиру не было резона терять своих последних людей.
За санитарной машиной следовали мотоциклисты, затем опять грузовики. Автомобили отходили задним ходом.
– Надо искать обходную дорогу. Здесь высадился русский десант, и проезда нет! Унтер-офицер Штрауб, прикрывайте отход нашей колонны! – услышал Глеб.
Два мотоцикла протиснулись между сугробами и грузовиками. Солдаты в колясках развернули пулеметы.
Красноармейцы упали в укрытия. Только Федор Ванин вроде ничего не видел, опустошал диск. Презрение к смерти у них, очевидно, было семейным. Или просто дурь такая, стремление покуражиться, покрасоваться. Теперь уже Григорий оттаскивал братца.
Федор брыкался, но опыт по этой части, очевидно, давно наработали оба. Григорий перехватил родственника за пояс, и они покатились под ограду.