– Заводской проезд, восемь. Это небольшое предприятие.
– Волоколамский завод металлоконструкций, – подал голос сержант Пахомов, помимо сообразительности отличающийся слухом.
Майор криво усмехнулся, смерил оценивающим взглядом сержанта, потом повернулся к капитану и что-то тихо сказал ему. Тот понятливо кивнул, припустил к пикапу и забрался в кузов, к бойцам, которым пришлось потесниться. Машина, фыркая выхлопной трубой, подалась к переулку. Т-34 как раз вытянул из него «Опель» с пробитым колесом.
– Ладно, лейтенант, что произошло, то произошло, – пробормотал майор уже другим голосом. – Сам-то как? Эти люди были практически у тебя в руках, и ты их упустил.
– Извелся уже, товарищ майор, – признался Глеб. – Не привык к такому. Но мы даже не знаем, кто это. В здании находились несколько человек. Если там отыщутся мертвые офицеры абвера, то это не наша работа. Они сами с собой покончили. Дом мои люди обыскали, никого живого там нет.
– Ты рассмотрел тех, которые сбежали?
– Одного точно. Ростом примерно с вас, жилистый, спортивно сложен. Волосы светлые, возраст – от тридцати до сорока. Лицо скуластое, я бы даже сказал, костлявое. Когда гримасничает, оно сильно перекашивается. Носит офицерскую форму. Точно не скажу, но майор либо подполковник. Второй ни разу не показал лицо. Он бежал, а вышеупомянутый офицер его прикрывал. Одет в длинный плащ или макинтош. На голове капюшон, завязанный тесемками под подбородком. Одежда бесформенная, но плечистый. Рост я не разобрал, потому как этот тип постоянно сутулился. Он ни разу не обернулся, товарищ майор.
– Вот же драный потрох! – Измайлов снова стал бледнеть, порвал зубами мундштук недокуренной папиросы, выплюнул огрызок. – Молодец, Шубин! Ты выпустил именно того субъекта, который нам нужен.
– Товарищ майор, не знаю, что и сказать.
– Думаешь, в угол тебя поставлю? Извини, Шубин, это в детском саду угол, а в армии трибунал. Ладно, тут уже ничего не сделаешь. Пугать тебя поздно, а расстреливать не хочу.
– Дайте людей, товарищ майор. Мы прочешем все окрестности, найдем эту парочку. Хорошо бы, конечно, знать, кто они такие.
– Торгуешься, Шубин? Не мытьем, так катаньем, а все о своем? – Измайлов внезапно рассмеялся как-то зловеще. – Наказать бы тебя, а не секреты государственные доверять. Ладно, шило в мешке не утаишь. Скоро каждая свинья знать будет. Считай, Шубин, что тебе повезло. Действовал ты лихо, не отрицаю, и послужной список у тебя не чета другим. Но город ты мне все равно прочешешь. Капитан Казаринов заблокирует выезды в трех направлениях. Будем надеяться, что город эти фрукты не покинут. Знакома тебе такая личность – Амосов Николай Федорович?
– Что-то знакомое, товарищ майор.
– Полковник Амосов, кавалер нескольких орденов и медалей, коммунист с пятнадцатилетним стажем, начальник штаба Триста тридцать четвертой дивизии.
– Он же мертв, товарищ майор, – сказал Шубин. – Еще в октябре, когда наши войска отступали через Волоколамск. Правда, тела не нашли. Вроде бы погиб, выбираясь со своим штабом из болота.
– Черта с два он погиб, – заявил Измайлов. – Полковник Амосов сдался в плен со всеми потрохами, якобы по идейным соображениям, а потом выразил желание сотрудничать с оккупантами. Дивизия дралась как проклятая, погиб комдив Лаврентьев, все командиры полков, политруки водили людей в контратаки. Дивизию разрезали танковые клинья, солдаты бились в «котлах», тонули в болотах. А Амосов выгреб из секретной части все важные документы, сел в «эмку» со своей зазнобой, военврачом третьего ранга капитаном Быстрицкой, и подался на передний край, якобы воодушевлять людей личным примером. Быстрицкую потом нашли. Не вынесла душа, отказалась она предавать Родину, вот Амосов ее и пристрелил. Машина тоже отыскалась, едва не затонула в болоте. Думали, и Амосов погиб. В тот день как раз немецкие парашютисты в наш тыл высадились. Потом разведка донесла, что вышел Николай Федорович к фрицам с поднятыми руками. Одно дело случайно попасть в плен, другое – осознанно. Вот последнее – это как раз про него. Он заранее все спланировал, людей на верную смерть послал. Два полка по его милости были полностью разгромлены. Амосова объявили погибшим. Сам понимаешь, тогда не время было говорить правду про предательство высокопоставленного офицера. Это не способствовало поддержанию морального духа. Сейчас эта тайна уже не актуальна. Мы в наступление идем. Немцы приняли Амосова с распростертыми объятиями. Он объявил себя пострадавшим от бесчеловечного режима, убежденным противником Советской власти и тому подобное. Фашисты собирались из этого мерзавца икону сделать, всех предателей под его знамена поставить. Наше наступление помешало, но еще не вечер. Я уж молчу про секретные сведения, которыми обладал Амосов. Большая доля наших неудач октября и ноября – дело его рук. Все наши тайны выдал этот ублюдок. Какое-то время фрицы возили его по позициям, устраивали встречи с пленными красноармейцами. На них всякое случалось. И плевались в него, и презрением окатывали. Но кого-то переманили. Пропагандистская машина у фашистов сильна. Отвезли они его в тыл, потом вернули в Волоколамск, в этот отдел абвера. Курировал Амосова майор военной разведки Филипп Хансен, постоянно находился при нем, охранял, замасливал. Знаешь, офицер со светлыми волосами, которого ты описал, это он самый и есть. – Измайлов скрипнул зубами. – А второй, которого он прикрывал… сам понимаешь, кто это. Так что как ни крути, Шубин, а прокололся ты крупно.