Выбрать главу

Егор устало прилег возле баула, раскрыл его, мельком взглянул на тускло поблескивающие золотые монеты, броши, колье, кольца и снова защелкнул пряжки.

 

Они сидели на берегу реки. Шилов порвал нижнюю рубаху на полосы, связал их и теперь бинтовал ротмистру Лемке рану на плече. День медленно клонился к вечеру, раскаленное докрасна солнце упало за верхушки сопок.

Лемке морщился, когда Егор сильно стягивал рану, потом поднял голову, спросил:

— Ты что, на себе меня понесешь, что ли?

— Понесу, — коротко ответил Егор.

— Эх, жалко, меня есаул не убил, — вздохнул ротмистр и усмехнулся. — То-то ты переживал бы.

— И что за жизнь такая? — больше обращаясь к самому себе, чем к Лемке, посетовал Егор. — Кого не надо убивают, а кого надо — перевязывать приходится.

Лемке не отозвался. Он глядел на баул. И вдруг после паузы попросил:

— Слышь, Шилов, покажи золото, а? Столько за ним гонялся и в глаза не видел.

Шилов затянул узелок, молча открыл баул, ногой подвинул его к Лемке. Ротмистр с непонятной усмешкой смотрел на золото.

— Пятьсот с лишком, — пробормотал он.

— Пятьсот с лишком, — отозвался Шилов.

Они смотрели на золото и думали каждый о своем. Затем Егор нагнулся и защелкнул баул. И вдруг Лемке повалился на бок, приблизился к Шилову и заговорил торопливо, лихорадочно:

— Кому и что ты доказать хочешь? Заче-ем? Мало лиха хватил? Вот — граница! Там ты сам себе хозяин! Уходи, не будь идиотом! Другого случая не будет, никогда в жизни не будет, пойми!

И чем больше он говорил, тем яснее начинал понимать, что его слова не трогают Егора.

Шилов спокойно сел на землю, стал сматывать остатки рубахи.

— Господи! — Лемке поднял глаза к небу. — Почему ты помогал этому кретину? Почему ему, а не мне?

— Потому, что ты все себе заграбастать хочешь, — спокойно ответил Шилов. — А бог велел делиться. — Шилов поднялся, добавил: — Пора, дорога длинная.

 

Двери кабинета Сарычева плотно закрыты. Секретарь губкома сидел на диване. Напротив него в кресле расположился молодой человек в перетянутом ремнями френче. Представитель из Москвы напряженно слушал Сарычева, жадно курил и стряхивал пепел мимо уже полной окурков пепельницы.

— И вот наконец известие из Омска, которого я ждал, — негромко говорил Сарычев и протянул собеседнику небольшой, заляпанный печатями лист бумаги.

Тот быстро его прочел, вернул Сарычеву.

— Так, — представитель из Москвы хрустнул пальцами. — А этот мундштук можно посмотреть?

— Пожалуйста. — Сарычев вынул из кармана слоновой кости мундштук, положил на маленький столик, разделявший его с молодым человеком во френче.

Некоторое время они молчали.

— Где, вы говорите, он теперь? — спросил представитель, подняв на Сарычева глаза.

Сарычев подошел к стене, отдернул занавеску, прикрывающую карту, ткнул пальцем.

— Вот тут. Вместе с частью отряда он продолжает поиски остатков разбитой банды. — Сарычев закрыл карту, вернулся на диван. Сел, концом шарфа начал протирать стекла очков.

— Почему вы его до сих пор не отозвали? — спросил представитель.

— Честно говоря, боялся. Больно уж он осторожен. Я боялся, почует неладное и уйдет. А без него мы потеряем ключи ко всему подпольному центру.

— Логично. — Представитель из Москвы придавил папиросу, встал и подошел к окну. — Ну, что ж... будем брать на месте. — Он повернулся, внимательно посмотрел на Сарычева и спросил: — Ну а с золотом-то как, Василий Антонович?

Сарычев некоторое время молчал опустив голову. Потом поднял глаза, открыто посмотрел на молодого человека и тихо, но твердо сказал:

— Это моя вина, Дмитрий Петрович. Я был инициатором операции... И отвечу перед партией по всем законам нашего трудного времени.

 

Сапоги глубоко проваливались в моховую подушку, и Егор с трудом вытаскивал ноги. Его шатало от усталости, страшно хотелось пить. На груди Шилова, схваченный ремнями, висел баул, на спине Егор нес ротмистра.

— Правее бери, — советовал ротмистр. — Там потверже.

Шилов не отвечал, дышал хрипло, открыв рот. Кедровые и еловые лапы цеплялись, шуршали по одежде, похрустывали сучья.

Он прошел еще несколько метров, осторожно опустил ротмистра в мох, сбросил баул и сам плюхнулся на землю, тяжело дыша.

— А в сущности, мне теперь наплевать, донесешь ты меня или нет...

— Донесу. А ну покажи ногу.

Шилов размотал окровавленные тряпки, некоторое время угрюмо смотрел.

— Гниет... — проговорил ротмистр. — Дело труба, гангреной пахнет.

Шилов молча встал и пошел в лесную чащу. Лемке повалился на спину, закинул за голову здоровую руку. Что-то сонно бормотали вековые сосны и кедры, далеко вверху голубело небо. Ротмистр, нахмурившись, смотрел в эту бездонную синеву.